Что сказал Бенедикто. Часть 1
Шрифт:
– Может, лучше вы сами?
– Если бы это было лучше, Фердинанд, я бы так и поступил. Это будет сейчас неуместно, увидишь.
– Смотрит в небо, просто смотрит в небо. Пошел назад. Это все, что он хотел?
– Там самолет пролетел, рядом аэродром.
– Забыл, что это его любовь.
Кох вошел решительно, прямо взглянул Аланду в глаза.
– Я хотел вас спросить, господин Аланд, мои документы у вас или у отца?
– У вас или у вас? – передразнил Аланд.
– Я хотел бы забрать их.
– Не очень далеко, часа два по шоссе, если пешком, из ворот направо, никуда не сворачивай – упрешься.
– Так я могу забрать документы?
– Разумеется. И прихвати вещи на первое время, обмундирования тебе никто сразу не выдаст и в самолет не посадит.
– Я вам очень благодарен за все.
– Было бы надежнее, Вильгельм, если бы ты на неделю задержался и сдал за курс гимназии. Шансов было бы больше.
– Ты что, Вильгельм? – забеспокоился Абель. – Ты хочешь куда-то уйти? Зачем?
– Фердинанд, никто его здесь насильно не удерживает. Так что с гимназией решишь, Кох? Ты ведь понимаешь, что я прав. Чтобы тебя не раздражало мое присутствие, можно сложить книги и уйти к себе. Твой дом по правую руку, если смотреть с крыльца. В нём две половины – твоя открыта.
– Не думайте, что я ухожу из-за обиды, я давно хотел летать. За гимназию я готов сдать экзамены. Когда и где это сделать?
– Завтра с утра и начнешь, волокиту устраивать не будем. Вижу, что тебе очень не терпится уйти отсюда. Музыкальные упражнения покажешь?
– Нет. Я вас так ждал, а вы приехали только чтоб посмеяться надо мной.
– Не только для этого, есть еще кое-какие дела. До вечера, мои дорогие, не ссорьтесь. Фердинанд, помоги ему перенести его вещи и занимайтесь своими делами.
Аланд сел в машину и выехал за ворота. Абель сразу подступил к Коху.
– Ты что, Вильгельм? Он собрался учить тебя, а тебе взбрело на ум побегать?
– Пока его требования были разумны, я охотно их выполнял. Я понял, он какой-то эзотерик, я терпеть этого не могу. На меня и дома руки никто не поднимал.
– Он тоже на тебя её не поднимал.
– Вот именно, посмеялся. И вообще, я хочу летать.
– Про это я слышал, ты не понял его, Вильгельм.
– Фердинанд, тебе нравится быть с ним – ради Бога, я сам сидел здесь и задыхался от любви к нему.
– И куда она делась?
– Не знаю. Если бы я его не любил, было бы легче. Я и своего отца тоже очень любил, а он меня пнул, и этот пнёт. Я не хочу ждать, когда это произойдет.
– Вильгельм, ты мог убить себя, это была страшная глупость. Он и не собирался тебя пороть, я бы тоже не дался, он всё объяснил.
– Я почти согласился, я испугался, что он меня выгонит, Фердинанд. Я испугался, что я его потеряю, я теперь сам не смогу здесь находиться, мне стыдно. Не возьмут в авиацию –
– Кому ты нужен в шестнадцать лет в армии?
– Или в университет пойду, если за гимназию сдам.
– Ты не прав, подумай, пойдём к тебе. Я здесь первый раз, мы только приехали из Петербурга, я там учился. Думаю, он из-за тебя так торопился с моим переводом.
– Фердинанд, я знаю, что сам виноват, я и дома боялся все потерять, и здесь, и все, что я боюсь потерять, я теряю.
– Тебя в школе розгами не секли?
– У нас этого в гимназии не было.
– У нас тоже не было, но меня выпороли перед всей школой, и ничего, учился дальше.
– Тебя? За что? С виду ты такой паинька и отличник.
– Все мы, Кох, с виду паиньки и отличники, но розги б тебе сейчас не помешали. Ты подумай, что в армии тебя могут просто убить, выстрелят, как по мишени.
– Тем лучше.
– Опять то же самое! Может, мне самому тебя выдрать?
– Попробуй.
– Тут и пробовать нечего, с таким, как ты, я легко управлюсь. Ты ему обещал, что не будешь легкомысленно относиться к своей жизни, а песня одна и та же.
– Это не твое дело. Не строй из себя большого.
– Я ничего из себя не строю, но два года с Аландом, Вильгельм, это не один вечер. Это кое-что значит.
– И что это значит?
– А то, что я сейчас скручу тебя – и лицом вниз на диван.
– Живым не дамся.
– Опять! У тебя навязчивый суицид? Может, у тебя с головой проблемы? Тогда тебе летать нельзя, да, мозг у тебя перевозбужден. Судорог не бывает?
– Не бывает. Дрянь ты, Абель, а ведь тоже сначала таким своим показался!..
– Ну так беги, застрелись из-за этого, не стоит упускать такой повод. Ладно, Кох, поговорили, а сейчас я тебя начну лечить.
Схватка их была недолгой. Кох с заломленными руками оказался вжатым грудью в диван.
– Продолжать? – поинтересовался Абель.
– Отпусти!
Абель выпустил его.
– Пошли в зал, кишка тонкая. Я тебе хоть самое элементарное покажу, а то тебе в армии всю рожу отобьют, будешь так драться. Или девочкой сделают.
– Правда, покажешь?
– Придется, а то и поумнеть не успеешь.
– Фердинанд, я совсем запутался, я ничего не понимаю. Я был так счастлив. Ты понимаешь, я все детство видел его лицо и говорил с ним. Это даже не сны, это что-то другое. А он как гад со мной…
– Он как отец с тобой, и я с тобой как брат, объяснил бы мне кто почему. Он не виноват, что мы, как трехдневные слепые щенки, тычемся носами в собственную лужу. Он не над нами смеется, а просто потому, что ему в самом деле смешно это видеть. Но он же берет нас, не брезгует, отмывает, ставит на лапы, подводит к молоку – только нет, молоко на пол, и обратно, откуда вынули.