Что случилось с капралом Куку

Керш Джералд Фрэнк

– Вот если бы вы побывали там до войны, капрал...

– Бывал и до войны.

– Ну, тогда вы, верно, были еще очень молоды, - сказал я.

– Не так уж молод, - усмехнулся капрал Куку.

– Я военный корреспондент и газетчик, - сказал я, - и потому имею право задавать нескромные вопроси. Понимаете, я мог бы написать про вас в свою газету. Что это за имя такое - Куку? Никогда прежде не слыхивал такого.

И для пущей важности я вытащил карандаш и записную книжку.

– Да по-настоящему-то меня звать вовсе не Куку, - объяснил капрал.
– Вообще-то

имя у меня французское. Лекокю. Знаете, что это значит?

Я немного смутился.

– Н-ну... Если не ошибаюсь, так называют человека, которому изменила жена, - сказал я.

– Верно.

– У вас есть семья?

– Нет.

– Но вы были женаты?

– Много раз.

– А что вы собираетесь делать, когда вернетесь в Штаты, капрал?

– Буду выращивать цветы и заведу пчел и кур,

– И все в одиночку?

– Да.

– Цветы, пчелы и куры... А какие цветы?

– Розы, - сказал он, не задумываясь. И прибавил: - Может, попозже двинусь на юг.

– Это еще зачем?

– За скипидаром.

Понятно. Он просто сумасшедший. Должно быть, разум его помрачился после той страшной раны, от которой па голове остался такой ужасающий шрам.

– Вам, верно, досталось в боях, капрал, - сказал я.

– Да, сэр, порезали малость тут и там, - со смешком ответил он.
– Всякое бывало.

– Оно и видно. Когда я взглянул на вас в первый раз, я подумал, не в обиду вам будь сказано, капрал, что раны у вас на голове, на лице и на руках такие - сразу видно, не от современного оружия.

– А я и не говорил, что от современного, - огрызнулся он. Потом набрал полную грудь воздуха и с шумом выдохнул.
– Уф! Чем это вы меня напоили?

– Отличным шотландским виски. А что?

– Отличное-то оно отличное, только пить мне его не надо было. Я от такого крепкого отказался уж и не помню когда. В голову сильно ударяет. Мне такого и в рот брать нельзя.

– Кто же вас просил опорожнять целую бутылку, да еще в два глотка?
– с досадой сказал я.

– Виноват, мистер, Как прибудем в Нью-Йорк, я вам тоже бутылку поставлю, коли желаете, - ответил капрал Куку, сощурился, точно ему больно было смотреть, и провел рукой по шраму на голове.

– Скверная, видно, была рана, - заметил я.

– Какая? Эта?
– спросил он.
– Да уж скверней некуда. Даже мозги полезли наружу. А вот гляньте-ка...
– Левой рукой он расстегнул гимнастерку и задрал нижнюю рубашку, а правой зажег старый, видавший виды фонарик.
– Вот поглядите...

Я вскрикнул от изумления. Никогда еще не видел я, чтобы живой человек был так невероятно изрезан и изуродован. В неверном свете фонарика передо мной предстало нечто вроде выжженной пустыни, где отбушевала ярость стихий, оставив за собой крутые откосы, пропасти, ущелья и провалы. Точно на тело его обрушились все громы небесные, ураганы и землетрясения. Ребра с левой стороны, казалось, сдавила какая-то страшная тяжесть и раздробила их на мелкие кусочки. Каким-то чудом кости срослись, и получилось что-то вроде лунного вулкана с кратером, окаймленным жесткой бугристой кромкой. Под

ложечкой темнела огромная глубокая впадина.

– Господи, дружище, вас точно разорвали пополам и потом кое-как склеили, - воскликнул я.

Капрал Куку только засмеялся и поднял фонарик повыше, чтобы я мог получше разглядеть - могучие мышцы его груди и живота были сплошь изрублены и искромсаны. Наконец, фонарик погас и капрал Куку застегнул гимнастерку.

– Недурно?
– спросил он.

– Недурно! Бог ты мой, я ничего не смыслю в медицине, но по-моему, от любой из этих ран человек должен отдать богу душу. Как вы ухитрились остаться в живых, капрал? Возможно ли это?

– Думаете, вы что-нибудь видели? Ничего вы еще не видели, вот поглядели бы на мою спину... Но это после.

– Послушайте, да откуда же они у вас? Шрамы-то все старые. Не в этой же войне вы их заполучили!

Капрал Куку расслабил узел на галстуке, расстегнул воротничок и оттянул ворот рубашки.

– Ясно, - преспокойно заявил он.
– Вот гляньте, па этой войне меня ранили только сюда.

И небрежно ткнул пальцем в плечо у самой шеи. Здесь тесно лепились пять ямок - следы пуль.

– Легкий пулемет, - пояснил Куку.

– Не может быть!
– воскликнул я, пока он приводил в порядок свой галстук.
– Эти пули должны были перерезать сонную артерию и разбить позвонки!

– Ну да, так и случилось, - ответил капрал Куку.

– И сколько же вам тогда было лет?

– Да вроде бы четыреста тридцать восемь.

– Тридцать восемь?

– Я сказал - четыреста тридцать восемь.

Конечно, сумасшедший.

– Родились в тысяча девятьсот седьмом году?
– спросил я.

– В тысяча пятьсот седьмом, - поправил капрал Куку, поглаживая шрам на голове. И продолжал почти мечтательно (речь его выдавала беспросветную тупость, низменную хитрость, тревогу, подозрительность и гнусный расчет. В полутьме капрал Куку поглядывал на меня алчным, оценивающим взглядом и ощупывал пуговицы па гимнастерке, словно проверяя, надежно ли укрыты от нескромных взоров его драгоценные шрамы): - Вот послушайте, - неторопливо говорил он, - я вам только чуть намекну. Ведь одни намеки вам не продать, верно? Вы we газетчик. Вы, конечно, мигом смекнете, что к чему и что вам от этого очистится, да ведь я все сразу и не выложу, так что надеяться вам не на что. А мне хоть гром греми, надо снова приняться за работу, ясно? И мне нужна монета.

– На розы, кур, пчел и скипидар?
– спросил я.

Он на секунду замялся, погладил голову и сказал:

– Ну... В общем да.

– Вас беспокоит этот шрам?

– Только ежели выпью.

– А как вы его заполучили?

– В битве при Турине.

– Не знаю такой битвы. Когда она была?

– Как это когда? Та самая битва при Турине.

– Значит, вас ранили в той самой битве при Тупгтпе, да? А когда она была?

– В тысяча пятьсот тридцать шестом или тридцать седьмом. Король Франсуа послал нас против маркиза де Гас. Враг стоял насмерть, но мы прорвались. Вот тут-то я в первый раз понюхал пороху.