Что там, за дверью?

Амнуэль Павел Рафаэлович

— А как же ты сумела… там…

— А ты?

— Я… Яздесь, и здесь жива Элен, хотя так непривычно видеть ее… взрослой. Но что стало там со мной?

— Боюсь, — сухо произнес Форестер, — что на той ветви вы погибли, Себастьян. И давайте я поставлю все точки над i. В конце концов, это мой эксперимент, и если вы захотите дать мне в морду, у меня не будет права обижаться.

— Эксперимент? — пробормотал Себастьян.

— Двадцать шесть лет назад, — кивнул Дин. — Сейчас это уже давно признанная теория, эффект Форестера, если вы возьмете в руки любую книгу по физике Мультиверса. А тогда я был молод, писал диссертацию, был упрям и настойчив, сейчас мне

не хватило бы упорства. Я изучал квантовую механику, увлекся идеями Эверетта, в то время они вовсе не были общепризнанными. Разветвления миров, бесконечные вселенные Мультиверса, точки бифуркации… Русский ученый Юрий Лебедев писал о склейках — о том, что разветвленные вселенные не полностью изолированы друг от друга… И тогда я подумал: человек не может потерять связь с самим собой после того, как сделал выбор и все варианты этого выбора начали осуществляться — на разных ветвях. Я изучал теорию суперструн и подумал: на квантовых отрезках времени все мои «я» во всех вселенных объединены, я существую здесь и сейчас, здесь и сейчас существует мое сознание, но я везде, я и никто иной, я связан сам с собой квантовыми переходами, и если бы у меня был фотоаппарат или видеокамера, которые могли бы снимать с квантовой частотой, я бы увидел, что каждый квант времени я другой — из одной ветви, из второй, третьей, миллионной… И лишь суперпозиция кадриков создает меня таким, какой я есть. Понимаете?

— Нет, — сказал Себастьян. — Я знаю, что такое квант времени. Это настолько малая величина… А вы — если вы помните это — поставили у меня в квартире камеру, снимавшую с частотой несколько десятков тысяч кадров в секунду.

— Ну да, — кивнул Форестер. — Я был ограничен техническими возможностями аппаратуры. Максимум, на что я мог рассчитывать — семнадцать тысяч кадров в секунду.

— Шестьдесят, говорили вы!

— В том мире — шестьдесят, — кивнул Форестер. — Тот мир и наш ответвились друг от друга задолго до нашего с вами рождения, Себастьян, вот почему получилась накладка с возрастом… Шестьдесят тысяч или семнадцать, впрочем, разница невелика. Это не квант времени, это на много порядков больше. Преодолеть разрыв у меня не было никакой возможности, кроме… Я подумал…

— Догадываюсь, о чем вы подумали, — мрачно сказал Себастьян. — Если каждый из нас — фильм, в который вписаны лишние кадры продолжительностью в квант времени, то в бесконечном Мультиверсе могут существовать люди, для которых эти кадры продолжаются гораздо дольше. Миллионную долю секунды. Или тысячную. А для некоторых — секунду или даже час. Час времени вы — Дин Форестер из своего мира, час — Дин Форестер из другого, еще час вообще не Форестер, а Пит Сойер, потому что в каком-то мире развилка произошла так давно, что вам при рождении дали другое имя…

— А в каком-то мире, — подхватил Форестер, — ответвившемся миллионы лет назад, я и на человека не похож…

— На волка… — сказал Себастьян.

— Понимаете, откуда пошли легенды об оборотнях?

— И вы должны были найти такого человека, чтобы доказать свою гипотезу. Разобраться в его личных частотах…

— Меньше всего я интересовался оборотнями, — покачал головой Форестер. — Слишком далекое ответвление, слишком разные миры. Не договориться. Нет, оборотни не годились, хотя, конечно, их существование — аргумент в пользу склеек. Мне нужен был человек из вселенной, ответвившейся сравнительно недавно — чтобы не оказаться лицом к лицу с монстром, — и при том человек, в фильме жизни которого кадры сменялись бы не с квантовой частотой, а с такой, чтобы я мог зарегистрировать это своей аппаратурой.

— Вам нужна была Элен, — кивнул Себастьян. — Звонок Фионы стал для вас подарком, верно? Так повезло — один шанс из бесконечного числа!

—

Боюсь, вы слишком оптимистичны, Себастьян. Миров в Мультиверсе бесконечное число, приблизительно похожих вариантов — столько, сколько атомов в нашей Вселенной, если не больше… И в подавляющем большинстве из них тамошний Форестер все еще продолжает искать человека, подходящего ему для эксперимента… Эта вероятность близка к нулю. Представьте: нужно было, чтобы я познакомился именно с той женщиной, которая знакома именно с вами, человеком, удочерившим девочку, причем выбравшим ее случайно в далекой России, и чтобы именно эта девочка оказалась носительницей нужного свойства, и еще должно было совпасть, что Фиона врач, а не, к примеру, историк, иначе вы бы к ней не обратились… Должно было совпасть столько событий…

— Что это невозможно, хотите вы сказать?

— В пределах одной ветви — конечно, нет! Точно так же, как невозможно в пределах одной вселенной спонтанное зарождение жизни. То, о чем только что говорила Фиона: чтобы из неорганических молекул случайно возникла органическая жизнь, а затем разум, необходимо время, на много порядков превышающее возраст каждой отдельной вселенной. Креационисты всегда использовали этот аргумент как доказательство бытия Бога.

— Нам об этом рассказывали в воскресной школе, — вспомнил Себастьян.

— Никогда не посещал воскресную школу, — отмахнулся Форестер. — Я хочу сказать, что и зарождение жизни на Земле, и мое знакомство с Элен — события в рамках одной ветви практически невозможные. А в рамках Мультиверса — обязательные, потому что в бесконечной системе происходит все, что не противоречит законам природы. Для меня — и для любого ученого, работающего в области эвереттики, — сам факт возникновения жизни является доказательством существования Мультиверса. Когда мне позвонила Фиона и рассказала о странной девочке… Себастьян, одно это доказывало, что Мультиверс существует — иначе столь маловероятное событие не могло бы произойти!

— Папа, — мягко сказала Элен, — давай не будем говорить об этом. Ты здесь, мама тоже, я с вами, у вас внуки, сейчас Том с Питером в лагере скаутов… Если тебе кажется, что ты прожил сто жизней…

— И я не схожу с ума? — кисло улыбнулся Себастьян.

— Обычно, — серьезно сказал физик, — человек не воспринимает себя во всех мирах, иначе он действительно рехнулся бы. Да и вы пытаетесь вспомнить себя в трех-четырех ветвях, вряд ли больше… Видел я таких, а Фиона с такими работала — она лет десять была главным врачом в психиатрической клинике. Шизофрения чаще всего — болезнь наложения воспоминаний, интерференция памяти.

— Пам, — сказал Себастьян, повернувшись к жене, тихо сидевшей в кресле и переводившей взгляд с мужа на дочь, — ты помнишь, как мы утром ехали в поезде и Элен держала в руках куклу…

Памела покачала головой.

— Не утром, Басс, — сказала она. — Это было тридцать лет назад. Мы ехали в поезде, Элен держала медвежонка, ты, как всегда, рассказывал смешные истории — я всегда удивлялась, откуда их у тебя столько! — а потом мы приехали в Галвестон…

— В Сиракузы, — поправил Себастьян.

— В Галвестон, — повторила Памела, — и там нас встретили Дин с Фионой, у Дина был чемоданчик, и он сказал, что в чемоданчике столько наших жизней, что даже если мы очень захотим, все равно не успеем их прожить, хотя на самом деле они все в нас, и мы можем вспомнить каждую, но и на это у нас не хватит жизни… Да, Дин?

Форестер кивнул.

— Не удивляйтесь, Себастьян, — сказал он. — Вы это непременно вспомните. Не торопитесь.

— Я хочу домой, — сказал Себастьян. — В Хадсон. К моей маленькой Элен. Я хочу узнать, кто ее бил, в какой бы реальности это ни происходило. Там я это узнаю, а здесь…