Что-то между нами
Шрифт:
Вот тогда я почти сломалась. Боже, как я рыдала! И ничего меня не могло успокоить. Никакие подарки, никакой новый телефон. Это была мечта. Робкая, едва теплящаяся мечта той, кто уже давно не верит в их исполнение.
Я год снималась для магазина одежды в качестве модели, параллельно работая официанткой, чтобы скопить эту сумму. Я света белого не видела, чтобы все вот так бездарно закончилось.
Успокоить меня смог только укол. Я уснула. Проснулась ближе к ночи, как от толчка. С колотящимся как у зайца сердцем выдвинула ящик в тумбочке и
Утром кое-как заставила себя собраться. Позвонила менеджеру, объяснила ситуацию. По состоянию здоровья я не могла больше таскать тяжелые подносы, а значит, с работой официантки временно придется завязать. Жаль. Это приносило хороший доход. Сумму на оплату учебы я скопила во многом за счет полученных чаевых. Прощалась с тяжелым сердцем. Паника накрывала. Я убеждала себя, что не пропаду. Что у меня есть еще одна работа. Но оказалось, что там мне не рады. На носу были съемки новой коллекции, и никто не хотел рисковать, давая мне шанс.
– Миля, прости. Сама понимаешь.
– Да ты издеваешься! Мне нужна эта работа!
– Но ты же была в коме!
– Да… Но… Постой!
– Сама говоришь, тебя обрили.
– Это всего лишь небольшая проплешина у виска. Зачешем. Будет нормально, Мира… – ненавидя себя, молю дать мне шанс. Господи, как я это ненавижу! Не-на-ви-жу. То, что я такая маленькая. То, что не могу выгрести…
– Ладно. Слушай, когда, говоришь, ты сможешь выйти?
– А? Я не знаю, когда меня выпишут. Да и все равно. Когда надо приступить?
В трубке что-то невнятно шуршит. Слышатся голоса девчонок. Мы с ними часто работаем в паре, снимаясь в обзорах одежды.
– Завтра? – переспрашиваю. – Я выйду!
– Миль, ты не в том состоянии, ну правда! – сожаление в голосе Миры бесит!
– Да в нормальном я состоянии… Так и скажи, что ты только повода ждала, чтобы меня вытурить!
– Извини. Ты же понимаешь, это бизнес, Миля. Мне правда жаль.
Черт! Я год у них снималась! Откидывала другие предложения, потому что им нужно было свое «лицо», а теперь что? Лицу за две недели нашли замену?
– Да засунь ты в жопу свои извинения! У меня жизнь рушится, мне к какому месту твое «жаль» приложить? – заорала не своим голосом: – Су-у-ука! – и вдруг поймала в фокус взгляда Воинова. Даже представлять не хочу, какой жалкой я ему показалась.
И снова я его пыталась укусить. Ага. Ту самую руку, что так щедро меня одаривала. От непонимания, наверное, черт знает. От страха. От того, что он вдруг так просто вдохнул в меня умершую надежду. И от стыда. Ему почему-то было жутко неловко рассказывать о долгах. Пересилила себя. Просто потому что не могла больше хамить человеку, который вот так взял и избавил меня от проблем. Горло ныло, когда я шептала, что кредит вообще-то оформила мать. Ужасно не хотелось,
Воинов в ответ посмотрел на меня внимательно и всего одно слово сказал:
– Дерьмово.
Одно слово, да. Но в нем столько… Как будто он все про меня понял. Тут бы мне пожалеть о собственной откровенности, но я убедил себя, что это совершенно не имеет смысла. Ведь это была наша последняя встреча.
– Ага.
И будто подтверждая мои мысли, Воинов покосился на часы.
– Ну, ладно. Поеду я. Если по здоровью что-то будет надо…
Нет. Я ни за что больше к нему не обращусь. Никогда.
– Вы и так сделали больше, чем нужно.
– Тогда прощай. Под машины больше не бросайся.
– В следующий раз – если только наверняка.
И что теперь у нас в сухом остатке? По здоровью я, конечно, сильно в минусе. Зато моя учеба оплачена. Как и мой долг. У меня новый телефон, на который не звонят коллекторы. И куча новой одежды. Но мне все еще негде жить, у меня больше нет работы, и ни копейки на первое время. Все мои деньги остались в сумке.
Думай, Миля, думай! Ты справишься.
В палату стучат. Заглядывает Юлий Валентинович. Стараниями Воинова меня оперировал сам заведующий отделением. Он же меня и ведет.
– Ну, как поживает моя самая… рыжая пациентка?
Смешной он. Всегда подбадривает.
– Лучше всех, – уверенно киваю.
– У тебя и анализы вполне на уровне, – довольно подтверждает доктор. – Я уже сказал девочкам готовить выписку.
– Как выписку? – голос садится, и я вынуждена сглотнуть.
– Для нахождения здесь больше нет показаний. Положенные процедуры ты можешь пройти в дневном стационаре.
Я покладисто качаю головой. Да, это все понятно. Вот только вряд ли я смогу переночевать в дневном стационаре. И не думаю, что там кормят. Мой пульс резко подскакивает.
– Эй, что такое?
Спокойно, Миля. Ты вывезешь. В конце концов, всегда можно вернуться домой. Но от одной этой мысли меня бросает в холодный пот. Можно выйти на ребят из детского дома. Порой, когда на мать жаловались соседи, меня забирали из семьи социальные службы, и я жила там месяцами. Так что подвязки остались. Но это тоже не выход. Я знаю, как это болото затягивает. Я не хочу. Не хочу в болото…
– Эмилия! Ты меня слышишь?
– Да. А мне обязательно уходить?
Господи, Миля! Что за детский сад? Ты еще заплачь!
– В каком смысле?
– Мне некуда идти. – Все-таки слез не сдержать, я не железная. Лижу губы и плачу, пряча нос у себя на плече. – Юлий Валентинович, а у вас не найдется для меня работы? Санитаркой, а? Я слышала, как вы жаловались, что их не хватает. Мне нужно учиться, но я могу брать ночные смены.
Идеальный план! Тогда я смогу жить в больнице. Здесь есть душ и комната отдыха. На первое время хватит. А там я непременно что-нибудь придумаю. Не помня себя, вцепляюсь отросшими ногтями в руку зава.