ЧТО-ТО ПОШЛО НЕ ТАК
Шрифт:
Мгновение – и пистолет оказался в руках Богдана, двое неизвестных – на полу, а плешивый мужичок, не успев сообразить, что же происходит, продолжал тыкать бумаги Нине Ивановне. "Вот оно – то самое "случилось", о котором говорил во время первой встречи Александр Израилевич, – мелькнуло в голове. – А я-то, дурень этакий, не понял, что он имел ввиду!"
Через несколько минут, когда непрошеные гости, крепко связанные бельевыми веревками, лежали на полу, а их подельник – допрошен и отпущен восвояси, хозяева квартиры во всех подробностях рассказали о случившемся. У Богдана от ужаса зашевелились волосы
Незваные гости практически обыскали весь дом, собрали все ценное – деньги, ювелирные изделия, шубы, не забыв при этом теплые вещи и продукты, и сейчас все это добро бесформенной кучей лежало посреди комнаты на покрывале.
Но самым странным и самым страшным оказалось присутствие в этой воровской компании настоящего киевского нотариуса с бланком самой настоящей "дарственной" на квартиру, в которую оставалось вписать только нужные данные.
Мужички были мелкими, неказистыми, но пистолет в руках одного из них круто менял суть дела. Десятки подобных этим людям рыскали по Майдану. Они не слушали выступлений депутатов, не пели гимн, не кричали "Слава Украине!", они играли свою игру, отдельную от политики. А еще без зазрения совести выполняли мелкие поручения местных сотников, не гнушаясь особо деликатных: избить, запугать, заставить, иными словами, направить на путь истинный. Все эти услуги, как правило, хорошо оценивались, так что число уголовников на Майдане быстро росло.
В квартире Александра Израилевича "гости", скорее всего, появились не случайно, а под чьим-то чутким руководством. Не так давно Богдан сам слышал, что о жильцах близлежащих домов на Майдане собирают информацию. Один знакомый даже похвастался, кивая на сцену: "Эти по-крупному бреют, с размахом, а мы – по-мелкому, но надежно, на хлеб с маслом хватает. Молодежь не трогаем, мало ли что, а вот старье… Старье уже нажилось, набарствовалось, пора и на покой…"
Богдан тогда не оценил его слова по достоинству, а надо было бы. Возможно, будь он раньше более сообразителен, не случилось бы то, что случилось сегодня, а, с другой стороны, если бы знал, где упадешь…
Связанные мужики ничего, кроме брезгливости, не вызывали, поэтому, забрав пистолет, он отпустил их. Александр Израилевич долго вздыхал, будто сомневался, рассказывать или нет своему молодому другу последние новости. Потом собрался с духом:
– Знаешь, Богдан Зиновьевич, тут бабки в подъезде шепчутся… Не знаю, может, правда, а, может, брехня, но люди судачат, что ваши с Майдана не только приворовывают по квартирам, но и…
Пожилой человек снова замолчал, подбирая подходящие случаю слова.
– Да что тут говорить, пропадать люди стали, Богдан. Такие, как мы с Ниной, старики… Никому не нужные старики… Эх, времена настали! И не пожалуешься ведь никому, не поверят… Мы тут вот что с Ниночкой подумали… Даже не знаю, как сказать. Ну, может, ты согласишься у нас пожить, пока здесь находишься? И тебе удобнее будет, и нам сподручнее.
Александр Израилевич тоскливо заглянул Богдану в глаза:
– Не хочется как-то на мусорке гнить, не заслужили мы этого…
Уходил Богдан от своих знакомых неохотно. Покоя не давали последние слова Александра Израилевича, тем более, что после вчерашних событий на Грушевского
За пять минут до назначенного утренним гостем времени, в палатку заглянул Вадим.
– Так что, прошвырнемся немного?
– Куда? Да и встреча у меня, не могу сейчас.
– Вот-вот, я и говорю – встреча, – твердо подчеркнул односельчанин, после чего у Богдана исчезли все вопросы.
В Доме профсоюзов царила деловая атмосфера. Люди сновали туда-сюда, как в муравейнике. Сразу стало ясно, что Вадим был своим в этой тусовке. Знал его и Петр Васильевич, пригласивший на встречу Богдана.
– Вот это приятно, – вышел он из-за стола, протягивая руку прибывшим. – Сейчас народ подойдет, присаживайтесь.
Народ, действительно, начал подтягиваться. Серые хмурые лица осторожно смотрели на новичка, будто ощупывая его. Заметив это, Петр Васильевич представил:
– Знакомьтесь, Богдан Зиновьевич, наш человек, львовянин. Надеюсь, у нас все сложится. Не так ли, Богдан Зиновьевич?
Бровь старшего вопросительно поднялась, а жесткий взгляд буравил душу, требуя немедленного ответа. Словно под гипнозом, Богдан сказал:
– Я? Конечно… Я не подведу.
Присутствующие разом выдохнули. К нему потянулись руки – то ли для поздравления, то ли для приветствия. Дальше всё происходило очень быстро. Вкратце обрисовав ситуацию в стране, Петр Васильевич начал давать задания на следующий день. Разошлись через полчаса. Каждый уходящий привычно брал со стола увесистый пакет, аккуратно завёрнутый в коричневую оберточную бумагу. Интересоваться, что это, для кого, Богдан не стал.
А на улице вовсю бушевала революция. Со сцены звучали настойчивые призывы защитить страну от вмешательства России. Другие лозунги уже давно потеряли свою актуальность и отошли на задний план.
На следующий день ему позвонила Наталья:
– Богдан, срочно приезжай – маме плохо.
Дорога заняла почти всю длинную зимнюю ночь. И большую её часть он пролежал на верхней полке плацкарта, ни с кем не общаясь. Хотелось отдохнуть, собраться с мыслями, понять, что дальше делать и как жить. А ещё из головы его не шёл вопрос, что будет с новыми его знакомыми?
Сейчас, на расстоянии, он ничем не сможет им помочь, а племянник Нины Ивановны, его тёзка, за месяц так ни разу и не объявился. Богдан вспомнил тоскливые глаза Александра Израилевича, когда тот узнал, что их друг с Майдана вынужден возвращаться домой, и его последние слова: "В жизни, Богдан Зиновьевич, у каждого своя дорога, и мы благодарим судьбу, что наши с тобой дороги пересеклись. Пусть ненадолго, на короткое время, но это были, поверь, приятные минуты. Даст Бог, ещё придется свидеться. Здоровья матушке и всем твоим родным."
Поезд прибыл на станцию рано утром, а еще через час, поздоровавшись с Натальей и детьми, он вошел в комнату матери.
Мама лежала с закрытыми глазами, прямая, как натянутая струна.
– Вот так и лежит третий день. Лежит и молчит, – шепотом рассказывала встревоженная жена. – В воскресенье из церкви пришла, уставшая, бледная. "Наталья, – говорит, – позвони сыну моему, скажи, пущай домой едет". Легла после этого. Третий день лежит, не ест, не говорит, воды вот только попросила… Может, доктора позвать?