Что я хочу от Бога

Уминский Алексей Протоиерей

Что мы знаем о себе

Лишить себя иллюзий о том, что мы – христиане

Многие задают мне вопрос: что происходит с молодым человеком, растущим в христианской семье? Вопрос этот очень сложен и для меня самого чрезвычайно актуален, поскольку мой сын – студент. Я смотрю на него и, как мне кажется, не замечаю того, что хотелось бы в нем видеть. Он, конечно, молится, ходит в храм и даже прислуживает в алтаре, но я ни разу не ощущал в нем истинного внутреннего горения. Боюсь, в его жизни может наступить серьезный кризис веры. Как он его преодолеет? Бог весть…

То, что мы предлагаем

нашим детям в качестве пищи духовной, надеясь, что это и есть вера, еще не проверено их личным опытом борьбы и искушений. Мне кажется, прав был раннехристианский теолог Тертуллиан, утверждавший, что христианами не рождаются, а становятся. Думаю, что всем нам еще только предстоит стать настоящими христианами, несмотря на наше давнишнее пребывание в Церкви (я, например, уже двадцать лет как священник). Я размышляю об этом со страхом, но истинная вера непременно должна себя проявить по-новому; человек должен ответственно и недвусмысленно ответить на вопрос: готов он идти дальше или нет.

Особое значение в связи с этим приобретают церковные таинства, также входящие в богослужебный круг. Если мы способны глубоко и правильно прочувствовать их смысл, тогда они, без всякого сомнения, являются истинным путем ко Христу, потому что разрушают всякое представление о мнимом «благополучии». Я еще раз сошлюсь на Кьеркегора, который рассуждает о том, что быть прощенным – великое бремя, и человек, ощущающий прощение как легкость, это прощение также легко теряет. Но если человек ощущает прощение как бремя, оно остается с ним навеки, поскольку он не в силах о нем забыть.

Если таинство исповеди для нас – лишь душевное облегчение, то мы, без сомнения, имеем дело лишь с бесплодным безблагодатным хождением по кругу. В этом случае человек нисколько не меняется, а исповедь превращается в привычку, в ритуал, становится лишь определенной формой поведения.

Это касается и наиглавнейшего таинства – причащения Святых Таин Христовых. К несчастью, для многих из нас оно тоже стало формальностью: дескать, сегодня я причастился, в следующий раз причащусь тогда-то… Мы сами для себя определяем частоту и график нашего приобщения к Богу. А надо поставить вопрос иначе: причащаясь, мы берем или отдаем?

Что мы, собственно говоря, можем дать Господу? Ведь для нас причащение – момент личного освящения. Без сомнения, так оно и есть, но если человек только об этом и думает, то получается, что он принимает причастие как некую благодать, облегчающую его жизнь, делающую его более чистым и духовным, помогающую ему очиститься от греха и соединиться со Христом. Человек чувствует, как эта благодать наполняет его жизнь, освещает и очищает его. Но при этом он может вовсе не думать о том, что, когда священник призывает нас словами Христа: Приимите, ядите, сие есть Тело Мое, за вас ломимое и Сия есть Кровь Моя, за вас изливаемая (Мф. 25: 26, 28), христианин причащается Распятого Спасителя, Его искупительной жертвы, входя в глубину страдания, смерти и Воскресения Христова.

Перед причастием мы читаем молитву святого Иоанна Златоуста: «Верую, Господи, и исповедую, яко Ты ecu воистину Христос, Сын Бога Живаго…»

Апостол Петр сказал: Господи! С Тобою я готов и в темницу, и на смерть идти (Лк. 22: 33).

Вот что должен иметь в виду христианин, причащаясь Святых Христовых Таин, потому что он причащается Креста и Распятия Христова (конечно, мы понимаем, что и Воскресения, но оно бывает только через Распятие).

Идя на причастие,

человек должен быть готов к тому, что Христос может позвать его пострадать вместе с Ним, как сказал когда-то Петру: Другой препояшет тебя, и поведет, куда не хочешь (Ин. 21: 18). Кто из нас сможет уверенно ответить: «Я согласен»? Нет, нам, пожалуйста, из причастия выделите лишь эту часть – удобную, приятную и защитительную!..

Если человек причащается таким образом, он, конечно же, никуда не идет. Но если он воспринимает прощение как бремя, если чувствует страх, но все-таки идет причащаться, понимая, что это причастие может для него значить, то он без сомнения движется в правильном направлении.

Благодатное действие таинства настолько велико, что мы не осознаем до конца бесконечную любовь Божию, которую нельзя ни определить, ни измерить. Господь по милости Своей всегда дает нам неизмеримо больше того, о чем мы мечтаем по своему недомыслию.

В церковной среде нередко обсуждают проблему социального служения. На мой взгляд, христианин не должен специально подыскивать для себя проблемы для их последующего решения. Конечно, можно и нужно опекать больных и престарелых, кормить голодных и защищать слабых, но если все христианство сводится лишь к функциям «райсобеса», то к Евангелию это не имеет абсолютно никакого отношения.

Учитель, сеющий разумное, доброе, вечное, вполне может быть при этом, мягко говоря, не очень хорошим человеком. Врач – представитель самой гуманной профессии, призванный сострадать больным и до конца бороться за их жизнь, также может оказаться мерзавцем. То есть сама по себе профессия, сама форма деятельности отнюдь не превращает человека в христианина, не делает его лучше и добрее. Порой происходит нечто противоположное: например, идет молодой человек в медицину с романтическими представлениями о служении людям, а в результате превращается в законченного циника, абсолютно равнодушного к человеческой боли.

В конце концов, все зависит от того, обладаем ли мы правильным духовным зрением, способны ли увидеть себя в истинном свете? Очень важно, чтобы человек изначально поставил перед собой такие вопросы: хочу ли я знать, кто я такой? Кто я есть по-настоящему? Не боюсь ли я увидеть себя? Не играю ли я какую-то роль, не стараюсь ли быть кем-то иным в глазах окружающих? Не живу ли, постоянно ориентируясь на чужое мнение?

Если человек готов ставить перед собой такие вопросы и рассматривать себя со стороны, у него появляется способность видеть и других, видеть мир вокруг себя. Лишь тогда он сможет по-настоящему задуматься: готов ли я пропускать через себя то, что вижу вокруг, как христианин, или мне страшно смотреть на все это и я лучше пойду петь на клирос или читать Шестопсалмие?

Настоящее духовное служение начинается с честных ответов на такие вопросы. Если человек оказывается способным видеть кого-то вокруг себя, у него сразу же находятся объекты служения, ему становится видно, как поступать по-христиански в тех или иных случаях. Для этого вовсе не обязательно становиться «профессиональными волонтерами», хотя и это тоже и хорошо, и важно.

Повторюсь: главное – разглядеть самого себя. Только тогда для человека открывается путь, прочерчивается направление, по которому следует двигаться. Пока человек себя не видит, ему и идти никуда не нужно: он и без того совершенно очарован самим собой. Кьеркегор считал своей главной задачей лишать христиан иллюзий о том, что они – христиане. Полагаю, что это необходимо каждому из нас, несмотря на всю болезненность процесса…