Что же сталось с этими Мак-Гоуэнами
Шрифт:
– Но я вполне здоров, - запротестовал Ричард. Он проковылял к стулу и свалился на него, радуясь, что ногам хоть на минуту станет легче.
– Дело не в тебе одном. Ты сегодня подходил к Стефену?
Последние дни Ричард был так занят, что ему не удавалось выкроить время для домашних забот. С того дня, как сломалась косилка, прошло уже три недели. Всю первую неделю он пытался починить машину с помощью жалкого набора своих инструментов. Потом, наконец, приступил к запоздалом уборке. Но теперь и эта работа застопорилась,
– Я совершенно уверена, что он болен, - сказала Сандра.
– Он такой вялый, разве что иногда поплачет. И ничего не ест. Знаешь, он даже похудел с тех пор, как мы держим его в комнате.
– Ну хорошо, вызови этого... врача. Заодно уж он и мои ноги посмотрит...
Сандра выбежала за дверь и почти тотчас вернулась. Вид у нее был встревоженный.
– Не могу его дозваться, - сказала она.
– Такое впечатление, что вообще никого не дозовешься. Радио совершенно вышло из строя. Только и слышно, что какие-то дурацкие помехи.
Это уже было серьезно. Стоит радио забарахлить, и они будут начисто отрезаны от всякой помощи. Ричард торопливо захромал в столовую.
Треск металлических разрядов смолк, когда он добрался до частоты, на которой транслировались обычно ежедневные новости. Из динамика донеслось что-то вроде музыкальной передачи - какие-то странные, ритмичные постукивания под аккомпанемент безумно учащенной, высокой до визга скороговорки. А может, то, что он принимал за скороговорку, тоже были голоса каких-то визгливых музыкальных инструментов?
Сандра первой отважилась на предположение.
– Немного похоже на один из этих старинных джазовых оркестров...
– Быть того не может...
Он вдруг ощутил неприятную пустоту под ложечкой. В этом кошачьем визге, доносившемся из приемника, было что-то нечеловеческое. Никакая запись земной музыки не могла так звучать.
Внезапно визг оборвался. Но вместо плавной речи диктора послышался какой-то птичий щебет.
– С ними что-то случилось, - медленно проговорил Ричард.
– По-твоему, это... пришельцы?
– Н-не знаю... Нет, это не то... Если бы пришельцы, были бы какие-нибудь предупреждения... уж это наверняка... Послушай, а ты эти дни часто слушала передачи, а? Часто?
– Да я к приемнику вообще почти не подходила.
– Выходит, там что угодно могло случиться, а мы тут и знать бы не знали... О черт! Попробую-ка я снова пошарить на коротких волнах!
Он отыскал частоту, отведенную для вызова врача, послал сигнал и стал ждать.
Приемник что-то прощебетал, помолчал, прощебетал снова.
– Это человеческий голос, - хрипло сказал он.
– Это чей-то голос, и он что-то говорит. Но будь я проклят, если я понимаю, что он говорит. Боже! Что с ними случилось, Сэнди?
Они долго сидели, погруженные в тревожные раздумья. Наконец Ричард поднялся, поморщившись от боли в ногах.
–
– Но до ближайшей фермы десятки миль!
– Я возьму косилку. Часов за десять должен успеть добраться...
– Он глянул в окно. Солнце опускалось за холмы, ферма Мак-Гоуэнов черным пятном темнела вдали.
– Отправлюсь с рассветом...
– Давай посмотрим пока, что у тебя там с ногами.
– Теперь, когда решение было уже принято, к Сандре вдруг вновь вернулась житейская практичность.
– Вдруг косилка застрянет - ты же и шагу не сможешь сделать...
Она поднялась и, болезненно морщась, направилась к медицинскому шкафчику в противоположном углу комнаты.
– И ты хромаешь?
– удивился Ричард.
– У тебя тоже ноги болят?
– Я не хотела тебя беспокоить, Дик. Хватит с тебя забот с сенокосом. Давай, я позабочусь о твоих ногах, а тогда ты сможешь позаботиться о моих. А потом уж я займусь Стефеном...
– У него тоже плохо с ногами?
– Сегодня утром у него как будто пяточки были воспалены. Я их смазала жиром. Ну-с, извольте снять башмаки, сударь!
Всем странностям передних недель, - думал Ричард, - можно было дать ужасающе простое объяснение.
Ну ведь и впрямь, разве возможно, чтобы в разных уголках планеты время текло по-разному?! И тем не менее все факты говорили за то, что их собственные движения словно бы замедлились, а скорость машин, например, стала слишком велика.
А эти голоса по радио, - он готов был поклясться, что это обыкновенные человеческие голоса, только очень ускоренные.
...Негромко охнув, Ричард вцепился в подлокотники с такой силой, что костяшки пальцев побелели от напряжения. Лицо его исказилось от мучительной боли, он пытался что-то выговорить и, теряя сознание, рухнул навзничь.
– Ох, прости... Дик... прости...
Вся подошва ноги была в тысячах тончайших, крохотных белых волосков.
Но несмотря на ужас, охвативший ее, на страх за мужа, несмотря на жуткое ощущение, что у нее то же самое, она испытывала какое-то подспудное облегчение - от того, что уж теперь-то никому из них не уйти из дома. И теперь все они - она, Ричард и Стефен - смогут наконец подчиниться тому всеобъемлющему, из глубин ее существа идущему желанию, которое мучило ее все эти недели, словно наркомана - жажда наркотика.
То было желание сорвать с себя одежду, выбежать наружу из сумрачных комнат и ощутить прикосновение обжигающих пальцев солнца к изголодавшемуся телу.
Дни проходили за днями. Свет чередовался с тьмой, а они так и оставались снаружи, у дома, позабыв о сенокосе, возвращаясь в комнаты разве лишь для того, чтобы в бессчетный раз утолить жажду. Прохладный ночной воздух ненадолго освежал их тела, пока снова не поднималось солнце, чтобы быстро прокатиться по небу - и с каждым днем все быстрее.