Что же тут сложного?
Шрифт:
– Угасание либидо
– Вагинальная сухость
– Сильная утомляемость
– Тревога, ощущение беспокойства
– Страхи, опасения, дурные предчувствия
– Трудно сосредоточиться, дезориентация, спутанность сознания
– Пугающие провалы в памяти
– Учащенное мочеиспускание, невозможность потерпеть, потребность встать ночью, чтобы помочиться
– Недержание мочи,
– Боли в суставах, мышцах, сухожилиях
– Повышенная чувствительность и боль в груди
– Желудочно-кишечные расстройства, несварение желудка, метеоризм, тошнота
– Неожиданное вздутие живота
– Обострение аллергии
– Лишний вес
– Волосы редеют или выпадают (на голове, лобке или по всему телу); увеличение растительности на лице
– Депрессия
Чего здесь не хватает? Ах да. Смерти. По-моему, они забыли включить в список смерть.
2. Вышла в тираж
Я заставила Эмили пойти в школу на следующий день после той ночи, когда фотография ее задницы облетела весь интернет. Возможно, вы решите, что я не права. Возможно, я даже с вами соглашусь. Она не хотела идти, умоляла меня, привела мне все мыслимые и немыслимые причины, по которым ей лучше остаться дома с Ленни и “сделать уроки” (то есть посмотреть несколько серий “Девчонок” подряд, я не настолько наивна). Она даже пообещала убрать свою комнату – явный признак отчаяния, – но я чувствовала, что в этот раз нужно настоять на своем и заставить ребенка выполнить то, что кажется самым трудным. “Упал? Вставай!” Не этой ли фразой поколение наших родителей вынуждало детей сделать то, чего им не хотелось, потому что засмеют?
Я убедила себя, что для Эм будет лучше вытерпеть грубые шутки, улыбочки и шепотки в коридорах, чем сказаться больной и спрятать свой страх дома под одеялом. Как в тот день, когда семилетняя Эмили упала в парке с велосипеда, разбила колено в кровь и под кожу набился мелкий гравий. Я тогда присела рядом с ней, высосала камешки из раны и велела ей снова сесть на велосипед, чтобы в дальнейшем инстинктивное нежелание пробовать то, что причинило тебе боль, не переросло в необоримый страх.
“Нет, папа, нет!” – плакала Эмили, обращаясь через мою голову к Ричарду, который тогда уже вошел в роль более мягкого и чуткого родителя, предоставив мне насильно прививать им хорошие манеры, укладывать спать, кормить овощами и зеленью – словом, заниматься всей той нудятиной, которой не утруждают себя деликатные добрые папочки. Я злилась на Рича, вынудившего меня стать той, кем я никогда не хотела быть, и в других обстоятельствах не пожалела бы никаких денег, лишь бы откупиться от этой повинности. Но формы наших родительских ролей, отлитые еще тогда, когда дети были маленькими, устоялись и затвердели, а мы этого и не замечали, пока в один прекрасный день я не обнаружила, что маска властной, вечно занятой ворчуньи – вовсе не маска. Она приросла к лицу.
Если вдуматься, все проблемы современной цивилизации начались с тех самых пор, как появилось “осознанное родительство”. Теперь это полноценная работа в дополнение к основной, той, которая дает возможность оплачивать счета и ипотеку. Порой я жалею, что мне не довелось побыть матерью в эпоху, когда родители были обычными взрослыми, которые эгоистично занимались своими делами и пили коктейли по вечерам, а дети лезли из кожи вон, чтобы приспособиться и угодить. К тому моменту, когда пришла моя очередь, все уже было ровно наоборот. Быть может, хотя бы подрастающее поколение счастливо как никогда, что целая армия мужчин и женщин ежечасно заботится об их комфорте и помогает поверить в себя? Что ж, почитайте газеты и решите сами. Я могу лишь поведать нашу историю – мою и Эмили, Ричарда и Бена, – показать ее глазами очевидца. Будущее покажет, было ли современное родительство наукой или же замешанным на страхе неврозом, который заполнил пустое место, прежде занятое религией.
Так что да, в тот день я заставила Эмили пойти в школу и едва не опоздала на собеседование, поскольку повезла ее на машине, вместо того чтобы, как обычно, отправить одну на автобусе. Помню, как она вошла в ворота, опустив голову и понурив плечи, словно от ветра, хотя день выдался тихий. На мгновение
Не тогда ли все и началось? Не в этом ли корень кошмара, что случился потом? Поступи я иначе, разреши я Эм остаться дома и отмени собеседование, мы бы улеглись бок о бок под одеяло, посмотрели четыре серии “Девчонок” подряд, и, глядишь, едкие веселые шутки Лины Данэм выжгли бы стыд и страхи шестнадцатилетней девушки? Сколько же факторов мне следовало учесть.
Но, к сожалению, я их не учла. Мне нужно было срочно найти работу. Денег на нашем общем счете осталось месяца на три, от силы четыре. Круглая сумма, которую мы положили в банк после того, как выгодно продали дом в Лондоне и перебрались на север, пугающе сокращалась – сначала из-за того, что Ричард потерял работу, а потом из-за возвращения на юг, где мы некоторое время снимали жилье, прежде чем нашли подходящий дом. Однажды в воскресенье за обедом Ричард обмолвился как ни в чем не бывало, что в ближайшие два года, пока переучивается на психотерапевта, он не только не будет практически ничего зарабатывать, но и сам теперь дважды в неделю станет посещать психолога, и за эти его визиты нам тоже придется платить. Причем какую-то чудовищную, грабительскую сумму. Меня так и подмывало позвонить психологу и предложить вкратце пересказать биографию мужа в обмен на скидку в пятьдесят процентов. Кто же лучше меня знает все его причуды и странности? И то, что наш продуктовый бюджет Рич тратит на сеансы психотерапии, куда ходит жаловаться на меня же, лишь подливало масла в огонь моей досады. Чтобы восполнить недостачу, мне нужно было найти хорошую работу, стать главной добытчицей, да побыстрее, иначе мы лишимся крова и будем столоваться в KFC. Поэтому я и отправила дочь в школу, как некогда себя – на работу, когда четырехмесячная Эмили тяжело болела простудой и в ее крошечных легких клокотала мокрота. Потому что так надо, иначе просто нельзя. Даже когда каждый атом нашего существа визжит: “Нет, нет, нет”? Да, даже тогда.
10:12
В поезде до Лондона неплохо было бы просмотреть свое резюме, почитать финансовые странички газет перед встречей со специалистом по подбору персонала, но я не могу думать ни о чем, кроме Эмили и гадкого, омерзительного сообщения Тайлера. Что чувствует девственница, когда на нее так облизываются? (По крайней мере, я предполагаю, что Эм еще девственница. Иначе я бы знала, правда?) Сколько же таких сообщений ей приходит? Может, мне поставить в известность школу? Воображаю себе разговор с классным руководителем: “Видите ли, в чем дело, моя дочь случайно поделилась снимком собственной задницы со всеми вашими учениками”. Вероятно, Эмили от этого будет только хуже. Может, притвориться, будто ничего не было, и жить как жили? Руки чешутся прибить Лиззи Ноулз. С удовольствием развесила бы ее кишки на воротах школы, чтобы впредь неповадно было унижать милых наивных девушек в соцсетях. Но Эмили просила не впутывать подругу… Тогда пусть сами и разбираются.
Можно позвонить Ричарду, рассказать про белфи, но он распсихуется, мне придется его успокаивать и выслушивать жалобы, как, собственно, всю нашу совместную жизнь; нет, сейчас я этого просто не вынесу. Проще, как обычно, решать все – будь то новый дом, новая школа или новый ковер – самостоятельно. Вот когда у Эм все наладится, тогда и расскажу.
Вот так и получилось, что я вру и дома, и на работе. Если бы МИ-5 искала двойного агента в перименопаузе, способного на все, кроме как вспомнить свой пароль (“Нет, подожди, еще минутку, сейчас вспомню”), лучшей кандидатуры и придумать было бы нельзя. Но, уж поверьте, давалось мне это непросто.
Вы, должно быть, заметили, что я много шучу про забывчивость, но на самом деле это не смешно, а унизительно. Какое-то время я успокаивала себя тем, что это просто такой период – как тогда, когда кормила Эмили грудью и совершенно отупела. Однажды я, как зомби, убрала грязную туалетную бумагу в сумочку, а ключи от машины смыла в унитаз (в тот день мы договорились встретиться в “Селфриджес” с университетской подругой, Деброй; кажется, она сидела тогда с Феликсом). А расскажи об этом в книге, не поверят же.