Чтоб услыхал хоть один человек
Шрифт:
Перевёл новеллу Анатоля Франса. Я в отчаянии от того, что перевод мой очень слаб, от того, что я самый неумелый из всех участников журнала.
Мы, разумеется, единомышленники, но шагаем по-разному. Рано или поздно разойдёмся, наверное.
Последние два-три месяца веду какую-то сумеречную жизнь. Живот всё время болит. Уж не потому ли, что голова занята всякими мыслями. По той же причине не писал ничего, кроме новогодних поздравлений. Так что прошу простить меня за молчание. Наверное, ем слишком много нори. Но пусть лучше я умру от какой-нибудь желудочной болезни, чем перестану есть нори, честное слово.
Ты, наверное, занят, но всё равно пиши мне иногда. Я тоже много занимаюсь, и сегодняшнее моё письмо – выдержки из дневника.
6 марта 1914 года, Дзуси
Полуостров Миура превзошёл все мои ожидания. Зеленеющие поля овощей и хлеба. Видна Фудзи. До Мисаки я добрался поздно вечером. Фонари в Сирогасиме горели тусклым зеленоватым светом. Стлался лёгкий туман. Привет Икаве-куну.
Акутагава-сэй
10 марта 1914 года, Синдзюку
Мэтр, благодарю, что по первой же моей просьбе прислал Йейтса. Мы все благодарны тебе за киотоские сладости.
Я собирался сразу же написать, но тут неожиданно умер приказчик, и я совсем закрутился. Ты должен был его знать – это тот самый старик, который работал в нашей лавке (в Синдзюку). Помнишь, Нарусэ позвонил как-то, а тот отвечает ему: «Корова умерла».
У него случилась закупорка аорты – после приступа он прожил всего минут пятнадцать. Мне невыразимо жаль его ещё потому, что всё произошло при мне: он рассказывал служанке о только что открывшейся выставке годов Тайсё. Я почувствовал себя ужасно, когда увидел, как он бледнеет от ушей ко лбу, ото лба к глазам (подобно тому, как пелена снега заволакивает только что залитые солнцем поля и горы). Лицо его покрылось потом, будто его облили водой. Он что-то прошептал хриплым голосом. В углах рта появилась кровь.
Сегодня шестичасовым поездом мы отправили тело покойного на родину. Второго и третьего мы не спали ни минуты, глаза у всех у нас опухли от бессонницы и слёз. Маленькая лавка, на стене которой висит конторская книга и стоит исцарапанная конторка, стала вдруг пустой и огромной.
Эта неожиданная смерть заставила меня подумать о том, что вся мораль, все законы вращаются вокруг центра, которым является смерть. Родственники, приехавшие, чтобы увезти останки, рассказали, что в их доме незаведённые часы неожиданно стали бить как раз в ту минуту, когда он умер. А перед самым рассветом перед их домом упала на землю мёртвая птичка. Мать, тётка и служанка с ужасом слушали эти рассказы.
Примерно с неделю назад я ездил в психиатрическую лечебницу. Больная лет тридцати побежала за мной, приговаривая: «Это мой сыночек, это мой сыночек». Наверное, она сошла с ума, потеряв ребёнка. Мне стало не по себе. Среди больных одна была буквально помешана на синтоизме. Её пригласил к себе врач и спросил: «Как ваше имя?» В ответ она выпалила одним духом: «Амэ-но ками, Ти-но ками, Наракуно ками, Аматэрасу омиками… [149] » – «Всё это ваши имена?» – «Да», – кивнула она. Так странно было наблюдать эту сцену, так жалко мне её стало.
149
…Амэ-но ками, Ти-но ками, Нараку-но ками, Аматэрасу оми-ками. – Больная назвала себя богиней неба, богиней земли, богиней преисподней и, наконец, богиней солнца – это единственное из названных ею божеств, присутствующее в синтоистском пантеоне.
Ходил на медицинский факультет посмотреть, как анатомируют. От ужасного запаха, исходившего от двадцати трупов, меня чуть не стошнило. Но зато я впервые узнал, что
Рю
Март 1914 года, Синдзюку
Послал тебе второй номер «Синситё».
Цутия [150] подписался именем Идэ, Нарусэ – Мацуи.
150
Цутия Буммэй (1890—?) – японский поэт, школьный товарищ Акутагавы. Один из участников «Синситё».
Статьи, набранные петитом, принадлежат Кумэ, по-моему, всё это белиберда, недостойная внимания. Для третьего номера Юдзо Ямамото написал длиннющую «Drama» [151] – жаль, что Кумэ подал ему дурной пример.
В последнее время меня ничто не радует. Участники «Синситё» различаются между собой не как вода и жир, а как керосин и растительное масло. К тому же каждый считает себя самым ценным для журнала. (Видимо, человек, легко поддающийся Einfluss [152] , может без всякого на то основания думать таким образом.) Я читаю в одиночестве, гуляю в одиночестве – это немного тоскливо.
151
«Драма» (англ.).
152
Влияние (нем.).
Опять стал болеть желудок. Подумываю об отдыхе. Нарусэ и Сато-кун предлагают воспользоваться помощью первого колледжа и, получив скидку на железнодорожный билет, отправиться в Киото.
Исида-кун занимается изо всех сил. Считают, что в будущем году он станет стипендиатом. Он ещё больше побледнел и осунулся.
Сато-кун читает Флобера и Достоевского. Почти каждый день он уходит из университета вместе с Танимори-куном. Занимается по-прежнему очень серьёзно. Отец Танимори-куна – один из членов верхней палаты парламента, выступающих за пересмотр военно-морского бюджета. До ухудшения обстановки в кабинете министров он расхваливал Гомбэя [153] , а когда положение резко изменилось, неожиданно стал нападать на группу Сацу [154] – так что он выглядит немножко беспринципным соглашателем.
153
Ямамото Гомбэй (1861–1933) – адмирал. В то время премьер-министр Японии.
154
…стал нападать на группу Сацу. – Речь идёт о нападках на политических деятелей и высшее командование флота – выходцах из княжества Сацума при смене кабинета Ямамото Гомбэя.
Иногда разговариваю с Сангу-саном. Он изучает ирландскую литературу. Он почему-то решил, что я исследую творчество Синга (Осанаи-сан считает, что заниматься Сингом – это настоящее дело), и задаёт мне множество вопросов, а я не знаю, что отвечать. Что касается выпуска журнала, посвящённого ирландской литературе, то сделать это трудно, поскольку умер человек, писавший о Грегори. Писателей там очень много, никак в них не разберёшься.
Кружок Куроянаги по-прежнему работает. Сейчас они занимаются, кажется, Д’Аннунцио.