Чтобы люди помнили
Шрифт:
А вот что вспоминает о своём муже Л. Бернес-Бодрова:
«Марк любил умных людей. Но обширного круга не было. Приходили Френкель, Колмановский, Кармен, Фрез… Здесь они и работали…
С Утёсовым они были знакомы, но к Марку он относился несколько свысока. Утёсов не терпел соперника, он хотел быть единственным…
Не могу сказать, что Марк близок был с Евтушенко, но Женя тоже бывал у нас. Песня „Хотят ли русские войны?“ создавалась здесь. И „На смерть Кеннеди“, которую потом запретил Хрущёв, — в этом же кабинете. Как-то позвонил Володя Высоцкий: „Марк Наумович, хочу к вам зайти“. Сидел часа два и пел.
„Журавли“ создавались уже на моих глазах. Из стихов об аварском народе Бернес сделал песню, близкую каждому человеку…
А в самых верхах, в правительстве, Марка не понимали. Его называли „микрофонным“ певцом — считалось, что нужен сильный голос. У него была ставка не певца, а „разговорника“ — 15 рублей 50 копеек за выступление…
Он не был ни в одной киноделегации, и вообще его не приглашали за границу. Он не лез никуда и был неудобным, принципиальным человеком. Он мог запросто сказать какому-нибудь чину: „Это враньё“. Любому. Ему было всё равно. Прямо в глаза. Многие его за эту прямоту не любили. Он требовал нормального отношения к работе. С ним было трудно работать. Однажды был жуткий случай. Мы отправились в дальнюю поездку за 60 километров от областного центра. Мало того, что мы опоздали из-за поломки машины, я забыла белую рубашку Марка. Это был такой яростный крик!.. Одному из музыкантов пришлось снять с себя рубашку и отдать Бернесу…»
В 1966 году режиссёр Владимир Мотыль пригласил Бернеса на эпизодическую роль — полковника Караваева — в свой фильм «Женя, Женечка и „катюша“». Фильм имел огромный успех у зрителей, однако критика приняла его прохладно. Про роль Бернеса Л. Рыбак писал: «То, что Бернесу досталась на прощание с кинематографом такая роль, очень обидно. Добрыми намерениями было продиктовано желание напомнить о славном пути, который прошёл артист. Но, взявшись за экранное воскрешение дорогого образа, авторы фильма не помогли актёру вернуться в круг прежних героев или расширить этот круг. Связали его неисполнимым желанием: „Мне бы лет двадцать сбросить…“ — будто и впрямь нет к прошлому возврата. Какая несправедливая, какая безжалостная роль!»
Это была последняя, 35-я по счёту, роль Бернеса в кино. Больше сняться он не успел. В начале июля 1969 года он записал свою последнюю песню — «Журавли». Уже больным, похудевшим приехал в студию и отработал сеанс записи до конца. Уехал домой. Вспоминает К. Ваншенкин:
«Когда я последний раз навестил его дома, он лежал на диване, а, прислонённая к стене, стояла на серванте незнакомая мне его фотография. Оказалось, что приезжали снять его для „Кругозора“, и он поднялся и надел пиджак.
Он смотрел со снимка живыми, пожалуй, даже весёлыми глазами.
— Удачный снимок, — сказал я.
— Это последний, — ответил он спокойно и ещё пояснил: — Больше не будет.
— Да брось ты глупости! — возмутился я и произнёс ещё какие-то слова.
Он промолчал: он знал лучше».
Незадолго до смерти он попал в мелкую аварию — его «Волга» столкнулась
В июне Бернесу стало плохо. Врачи, обследовавшие его, предположили, что у него инфекционный радикулит. Артиста положили в институт на Хорошёвском шоссе. Однако там, при более тщательном обследовании, был поставлен страшный диагноз — неоперабельный рак корня лёгких. Бернеса срочно перевели на Пироговку к Перельману. Но всё было тщетно: артист был обречён.
Марк Бернес скончался в субботу 16 августа 1969 года. А в понедельник готовился к выходу Указ о присвоении ему звания «Народный артист СССР». И так как посмертно этого звания в СССР не давали, то указ, естественно, отменили.
Похоронили М. Бернеса там, где он хотел, — на Новодевичьем кладбище.
P.S. В августе 1996 года на доме, где в последние годы жил М. Бернес (на Сухаревской), была открыта мемориальная доска.
В октябре 1997 года многие центральные газеты опубликовали на своих страницах сенсационную новость о том, что вдова артиста Л. Бодрова-Бернес вынуждена судиться с собственным 44-летним сыном Жаном, который претендует на одну из комнат в квартире дома № 1 по Малой Сухаревской. Что же произошло?
А. Новопольцева в «Комсомольской правде» пишет:
«По словам плачущей матери, за все 44 года своей жизни Жан работал от силы лет пять. Красивый мальчик, а потом и красивый мужчина, он, оторвавшись от дома, всегда жил в квартирах своих жён, которые в отличие от него умели зарабатывать деньги. Когда же его нынешняя, четвёртая жена Ирина потеряла работу, Жан „нашёл выход“: предложил матери разменять двухкомнатную квартиру. Когда у него будет свой угол, он сможет его сдавать — то есть наконец-то самостоятельно зарабатывать. Как „настоящий“ мужчина.
— Ну как я могу уехать из этого дома? — сокрушается Лилия Михайловна. — Здесь фотографии, архивы, здесь всё осталось так, как было при жизни Марка, сюда приходят его друзья, на подъезде висит мемориальная доска…
Сын упорно стоит на своём: он не хочет жить в музее. Одна из двух комнат принадлежит ему, и он может делать с ней всё, что захочет. Чтобы окончательно утвердиться в своём праве на комнату, Жан подал в суд на раздел лицевого счёта. „Свою“ комнату Жан закрыл на ключ, предварительно выбросив оттуда все вещи родителей, вплоть до мебели. В прихожей у него есть свой стенной шкаф, летом он привозит сюда зимние вещи, зимой — летние. В иных случаях к матери он не заходит…
Как-то после прихода сына Лилии Михайловне пришлось подать заявление в милицию. В ответ на очередной отказ разменять квартиру Жан разбил на матери очки, сокрушил стеклянный столик, пригрозил разбить и всё остальное в доме, а после сказать, что она это сделала сама. Так он и написал в отделение милиции, откуда ему пришла повестка: „Моя мать психически ненормальна, сейчас у неё обострение болезни, вот она и крушит всё у себя в квартире…“
Как признаётся сама Л. Бодрова-Бернес: „Я, конечно, виновата, что он такой. Я не смогла заставить его работать. Физически не смогла…“»