Чучело

Брайерс Слэг

Но ничего не происходило, мама не поднималась. Я не любила этот дом. Самое честное слово, я не любила его! Он всегда был холодным и стены его трещали от ветра. И сейчас, когда мне так страшно, этот дом я не любила еще больше.

Вдруг в зале начали бить часы. Этот звук напугал и заставил вздрогнуть! И в этот момент домой вернулся отец. Впервые за столько времени, я, как никогда была рада его видеть.

– Папа! – крикнула я, бросаясь к нему, и обняла его так крепко, как никогда не обнимала. Наверное,

тогда он все понял. Понял, что нашей матери больше нет. – Папа, я боюсь! Мне здесь очень страшно.

– Не бойся, – сказал мне отец. – Я рядом с тобой, дочка. Я здесь.

Отец позвонил своим друзьям, и они нам помогли. Мой отец плакал лишь однажды. Но ни сегодня.

На кладбище было холодно. Ветер срывал последние листочки с деревьев и уносил их в неизвестном направлении. Листочки не могли сопротивляться, они просто улетали. Я думала, что это маленькие души дерева, и когда дерево сбросит всю листву, все свои души – оно погибнет. Как и все вокруг.

Я не смогла подойти к гробу, потому что совсем не хотела запомнить маму в таком виде. Отец подошел, коротко простился и вернулся ко мне. Но я не подошла.

Никого из тех людей, что пришли попрощаться с моей мамой, я не знала и видела впервые. Они все были старые и уставшие. Когда пошел дождь, все эти люди поспешили уйти с кладбища, а могильщики начали опускать гроб в яму. Но я не могла уйти. Я просто стояла, и смотрела, как друзья папы опускают гроб с моей матерью в темноту, и никакая сила не могла оттащить меня от могилы.

– Нас выселяют, – сказал мне отец. – Идем собирать вещи, Гвендолин.

– Выселяют? Почему?

Отец обнял меня, и сказал:

– Мистер Гаррисон продает дом. Он не хотел тревожить твою больную маму, но теперь, когда… проблема решена…

– Он не может так поступить! – рассердилась я.

– Может, Гвен. И поступит.

– Мистер Гаррисон добрый и не станет нас выгонять на улицу! Куда мы пойдем?

– Я что-нибудь придумаю, – ответил с грустью отец. – А ты поживешь пока в интернате.

– В интернате? – Я отшагнула от отца и мои туфли провалились в грязь. – Нет. Я не пойду в интернат. Папа, там плохо.

– Это временно, Гвен. Там профессиональные врачи.

– Врачи? Зачем мне врачи?

– Я хотел сказать… воспитатели. Это лишь на время. Я скоро заберу тебя.

– Когда?

Отец вытер бегущую по лицу воду и ответил:

– Когда все будет позади.

Отец сел передо мной на колени и заглянул в мои глаза.

– Мне сейчас так же нелегко, – сказал он. – Ты – все, что у меня осталось, Гвен, и я хочу помочь тебе, чтобы ты была нормальным, счастливым человеком. Но сейчас, будет сложно, Гвен. Даже очень. Но ты сильная. Ты справишься. Я знаю. Все это однажды закончится, как заканчивается ночь или дождь.

Позади меня

гремела земля. Она падала на крышку гроба, но мама этого не слышала. Ветер продувал мое старенькое пальто, а дождь все не заканчивался, о чем говорил мой отец, дождь лишь усиливался. Я заплакала, и отец прижался ко мне.

– Почему она умерла? – спросила я папу. – Почему она оставила нас?

Отец не знал ответа. Отец знал лишь то, что должен отдать меня в интернат.

– Мы уже не в силах что-либо менять, Гвен. Маму не вернешь, а нам остается жить дальше. Жить и думать о будущем. Прошу, помоги мне, будь послушной. Прошу тебя, Гвендолин.

Я заплакала сильнее и даже не стеснялась папиных друзей. Они закапывали гроб и кряхтели от усталости. Дождь смешивался с грязью и заполнял мамину могилу.

– Прости меня, Гвен. Если сможешь, прости.

В тот день я не смогла простить отца и с горечью на душе, ушла в интернат.

Когда мы подходили к дому, мистер Тэрри Гаррисон уже дожидался нас у порога. Я поздоровалась с ним, мистер Гаррисон поприветствовал меня в ответ и спросил, как я.

– Моей мамы больше нет, – ответила я.

– Гвен, мне очень жаль, что судьба так распорядилась, – сказал мистер Гаррисон, когда мой отец молча прошел мимо него и вошел в опустевший дом. – Потерять родного – это самое страшное. Ты… держись.

Я кивнула.

– Чем я могу тебе помочь?

Я пожала плечами.

Тэрри не взял с нас платы. Прошло уже полгода, с того момента, когда мы перестали вносить платежи, но Тэрри простил нам эти деньги.

Небеса загрохотали и потемнели. Мы подняли головы. Это самолеты летели на войну. Скорее всего, тем людям, которые сидели в самолетах, уже не вернуться.

– Гвен, – сказал мне Тэрри Гаррисон, – прошу тебя, держись. Я бы вас ни за что не выгнал, но ты и сама видишь, что дом уже по швам трещит, и того глядишь, развалится. Кроме того, договор уже как два месяца лежит, люди ждут.

– Что они сделают с этим домом?

– Его снесут, Гвен, – ответил Тэрри. – Прости, что все так вышло.

– Ничего страшного, мистер Гаррисон, – ответила я, пряча лицо от ледяного ветра и от квартирохозяина. – Спасибо вам за все. Простите.

И я отправилась собирать вещи.

Отец положил в чемодан зубной порошок, зубную щетку, полотенце, пижаму и кое-что из вещей.

– Где сандалии? – спросил он.

– В гостиной, сушатся у камина.

Пока отец готовил мне чемодан, я сидела на маминой кровати и мысленно прощалась с ней. Я совсем не плакала. Слезы уже ничего не изменят.

Когда мы вышли, мистер Гаррисон сказал, что ему очень жаль о случившемся в нашей семье. Я молча кивнула, обтерла рукавом пальто бегущие из носа сопли, и отдала ему ключи. Тэрри взял ключи и, немного помедлив, ушел.