Чудачка для пианиста
Шрифт:
– Я слегла с простудой, – хотела сказать бодрей, а получился сплошной сип.
– Завтра будешь? – тон классухи сбавил обороты.
– На индивидуальные точно приду.
– И ко мне загляни, разговор есть. Выздоравливай, – и она быстро отключилась.
Ее нелюбовь ко мне не сулила ничего хорошего, потому «встреча» в двенадцатом кабинете – это уже выговор или нотация о том, какая я неблагодарная ученица. Талантливая лентяйка, как она любила меня величать.
Я еле дожила до вторника. Меня невыносимо ломало бездействовать. Хотелось бежать, играть, петь, писать, а
Но я все равно поехала на учебу. Решила, что попаду на оркестр, даже если после него забьюсь в темный уголок и просплю до весны.
Первые часы высидела с большим трудом, меня отключало на монотонных лекциях по культурологии и ОКДД (Основы культурно-досуговой деятельности), а когда оказалось, что последняя пара – аранжировка, я застыла в коридоре и не смогла идти дальше.
– Че заморозилась? – неожиданно подобралась ко мне Яна, отчего я покрылась мурашками. – Тебя давно спрашивает наш учитель-красавчик. Планируешь опять сбежать?
О, для нее все красавчики. Особенно постарше. В прошлом году Селезнева за директором страдала, и на уроках сценречи мы наблюдали настоящий бой за его покровительство. Яна была искусной соблазнительницей, но… Лев Николаевич глубоко женат, на нем не работали женские штучки – даже откровенное декольте и о-о-о-огромный размер выставленной вперед груди.
– А что там нужно сдавать для семестровой? – тихо уточнила я, поглядывая в класс, куда совсем не хотелось заходить.
Первый месяц все время что-то шло не так, и я просто на последнюю ленту по аранжировке во вторник и пятницу не попадала. А когда начался декабрь, я уроки уже избегала нарочно, потому что боялась оказаться высмеянной за пропуски.
Рядом с нами приостановилась Аня-заучка. Мне она нравилась – хоть и закрытая, но очень теплая девочка. В отличие от некоторых змеюшек. Благо я для них не конкурент, и меня не трогают, потому что никогда не была замечена в гульках или приставании к ребятам. Я просто хотела петь и создавать музыку, этим и жила.
– Аранжировку любой известной темы, – подсказала Аня. – Эстрадно-вокальную.
– И когда сдать нужно? – меня немного вело от слабости и морозило от температуры. Самое время идти пить простудный чай.
– Еще на прошлой неделе. Ты одна вроде осталась, даже хоровики сдали…
– Вот же…
Яна надула губы и, потеряв к нам интерес, ушла в уборную.
– Ладно, спасибо, – я снова покосилась на класс. Учителя еще нет, чтобы хоть попытаться выпросить отсрочку. Наверное, стоит сегодня взять себя в руки и поговорить с ним, встретиться лицом к лицу.
Но тут, как назло, из двенадцатого выглянула Горовая.
– Зайди, – строго сказала она, и я, слабо улыбнувшись одногруппнице, подошла к классухе. – Ты на отчисление стоишь, дорогая.
Я пошатнулась и сцепила слабые пальцы на ремнях рюкзака.
– Почему?
Руководительница пропустила меня в кабинет и захлопнула дверь. Прохаживаясь вдоль развешанных пестрых поделок, она полистала что-то на столе и выглянула в окно.
– Сольфеджио не сдала, на танцы ходила без формы, а на аранжировку за два месяца не соизволила даже появиться.
– Я все сдам, – хрипнула и прилепила спину к стене, чтобы не упасть. Чуть не свалила оберег с тумбочки. Отошла подальше, чтобы не рисковать лишний раз. – До конца недели еще есть время. И на танцы обещаю ходить в трико и чешках. Очень-очень обещаю. Только не отчисляйте…
– Смотри мне, – Мила Васильевна покачала головой, поправила каштановые волосы и всмотрелась в мое лицо. – Какая-то ты бледная, Настя. Тебе плохо? – подошла ближе, но я отступила в угол.
– Все в порядке, просто температура поднялась, сейчас в «Буффи» чай выпью, и полегчает.
– Сиди уже, горе луковое, сейчас организуем, – классуха показала на стул и завозилась с электрочайником.
Я даже не заметила, как на автомате рухнула на сидение. Долго наблюдала за классухой и думала, что сильно ошиблась, считая ее вредной и дотошной. Она ведь просто беспокоилась обо мне. Как строгая мама, которой у меня нет. Хотя я и не нуждаюсь, но вот такое чуткое внимание оказалось приятным. В глазах защипало от эмоций, но я смахнула незаметно слезы и стала рассматривать стенды. В этом классе всегда было на что посмотреть: соломенные бабки, самодельные глиняные фигурки, вышивка бисером… В общем, все, что связано с досугом и приятным отдыхом. Студенты приносили все это по тематическим заданиям, а Горовая с удовольствием приукрашала стены.
– Какой тебе чай? Есть зеленый и черный с бергамотом, – позвала меня Мила Васильевна.
– Мне только воду, я выпью шипучку.
– Может, домой отправляйся? А то выглядишь плоховато.
– Не могу, – я мотнула головой. Хвост хлопнул по плечу. Я сегодня свою копну усмирила и туго затянула резинкой. – У меня через два часа оркестр, должна там быть.
– О, не знала, что ты поешь в нашем духовом. Тогда, – Мила Васильевна подвинула ко мне чашку с горячей водой, – пей и беги на ленту.
Но я на нее не попала. Снова. Когда вышла из кабинета классного руководителя, урок уже начался. А я жутко боюсь закрытых дверей, потому потопталась у класса, послушала густой баритон педагога, через щель понаблюдала, как он пишет нотный стан на доске и какие черные у него короткие волосы. С виду молодой, вдруг бы пошел навстречу, но мне все равно было страшно.
Потому, увидев, как он идет захлопнуть покрепче дверь, я сорвалась с места и убежала по лестнице на первый этаж.
Там я выпросила у вахтера свободный класс с фортепиано, потому что планировала спасти свою шкурку студента.
Глава 11. Саша
После основных лент я задержался на пару часов в учительской, где проверял аранжировки второго вокального. Со мной какое-то время сидели другие учителя, а потом они разошлись по домам.
Раскрыв журнал, я посмотрел на идеально-ровный ряд ненавистных «н»-ок у Чудаковой и решил, что не буду никого заставлять учиться. Ее право вылететь из-за моего предмета из Академии. Хотя такого у меня еще не случалось за пять лет, обычно даже заядлые двоечники справлялись с заданием. А тут полный игнор, будто я ей что-то сделал. Глупо.