Чудак из Города Луны
Шрифт:
— Гарриет.
— И псевдоним тебе тоже подбирал сам Док? В честь Гарриет Табмен[1]? Он явно любит историю вообще, и американской Гражданской войны — особенно. Раз уж у Алекса Легри был псевдоним Самтер…
— Да, Алекс … стоял у истоков… А Док… Он много чего знает. И по истории тоже…
— Если я ему отправлю сообщение, прочитает только он? — уточнил Ян.
— По всей вероятности. Ну, может, ещё его помощница. А что?
— Я хочу предложить … одну операцию. Но Док и так знает, где я работаю. Ты же ему рассказывала..? Идея операции связана с моей работой. Но я не хочу, чтобы … о ней знал кто-то ещё.
— И что же у тебя за идея? Мне-то можно знать?
— Тебе — можно! — великодушно
— Про растения … продукты из которых дают ощущения сытости, но мало энергии для организма?
— Да. Ты понимаешь, кого они делают из людей? Мы чувствуем себя … вроде бы здоровыми, это не вызывает какой-то конкретной болезни, но … у нас нет сил. Знаешь, для чего? Чтобы человек не хотел не просто что-то делать… Чтобы у него не было сил на … свершения, на то, чтобы сделать что-то. На то, чтобы соперничать с другими, и оставить после себя какой-то след. На то, чтобы быть кем-то… Сначала они … убедили, что это очень плохо, — есть мясо. Якобы вредно для здоровья, и животных жаль, и природу разведение этих животных убивало… Интересно, а Ахмед со своими людьми где всё это берут..? Нас … самих превратили в растения. Зачем? Чтобы … вроде бы, не уничтожить, — убивать ведь жестоко. Но … чтобы мы сами себя сделали никем. Поскольку всех невозможно убедить стать никем, они сделали так, чтобы даже у тех, кто хочет быть кем-то, не было на это сил… Они считают, что человек … не должен ничего изменять в природе, да и вообще. Вот у него и не должно быть сил и желания… Это ужасно.
— Согласна. На меня это тоже произвело впечатление. — Лаура не уточнила: на этой же встрече с Конради, или она слышала эту историю раньше? Впрочем, сейчас это не имело значения. — Но что ты хочешь сделать?
— Там, где я работаю… В нашем тепличном комплексе подменить кое-какие растения, — или семена. Этого никто не заметит. Но они вытеснят те породы, модифицированные в лаборатории Дока, и … люди начнут получать нормальное питание. Конечно, мы не заставим их есть мясо. — Ян понимал, что многие само такое предложение восприняли бы с ужасом. — Но … постепенно они будут получать продукты, от которых не будут чувствовать себя обессиленными.
— И … что? Зачем это нам?
— Ну, во-первых, мы сделаем реально что-то хорошее для людей в этом городе. Даже если они этого и не поймут. — Он пожал плечами. — Но главное в другом. Если у людей появятся силы, — они начнут что-то делать. И получать результаты. И менять жизнь, — свою и чужую. И тогда … уже тем, кто хочет, чтобы этого не происходило, придётся реагировать. Мы … перехватим инициативу. Но самое главное, — люди, у которых появятся силы, начнут задавать вопросы. Ведь ради этого … были те рисунки на стенах, верно? Но людям, которые чувствуют, что у них нет сил, не до того, что останется после них. А вот если они смогут…
— Я поняла. — Лаура смотрела теперь на друга как-то по-новому. То, что он предложил, было несложно технически, — если иметь доступ к нужным местам в тепличном комплексе. Но могло иметь колоссальные последствия, — потому что это была не техническая операция, она основывалась на философском подходе к тому, чем они занимались. Или до сих пор пытались заниматься, — потому, что в организации, собственно, кроме Теодора Конради, и не было человека, который мыслил категориями не тактическими и даже не стратегическими, а идеологическими. А теперь появился. Она даже не могла представить, что у Яна такой взгляд на мир, — который и позволил ему придумать это… И, вероятно, не последнее. — Напиши ему. Доку Должно понравиться.
— Я тоже так думаю.
— Тогда действуй, Эрнест!
И
«Что останется после нас?»
Эта мысль теперь не давала Пике покоя.
Для создания своего очередного шедевра, — не всё же заниматься дурацким расследованием, которое ещё и в полицию привело, нужно и рисовать! — он выбрал огромный валун в парке. В том самом, где не так давно Ян и Лаура встречались с доктором Конради, только они выбрали для встречи укромное место в глубине (что и понятно), а камень, который решил расписать не подозревавший об этих событиях Пика, находился недалеко от входа. Естественно: художнику хотелось, чтобы его творение увидели как можно дольше людей. Пока его не смоет дождь. Обязательным условием работы уличных художников было применение легкосмываемых красок, и, конечно, таких, которые не оставались в природе.
На несколько секунд он отложил кисть и отпил воду из бутылки, сделанной из разлагаемой бумаги. Ещё недавно он не задумывался над тем, сколько сделано для того, чтобы после человека ничего не осталось. Ни «мусора», ни даже следов творчества, — их должно было смыть дождём. Или это сделают городские службы. Пика подумал, что, если то, что он создаст, не будет существовать… Он сам … получится, что всё равно, что и не жил…
Камень был высотой в два человеческих роста и странной формы. Как будто половина его была отколота так, что к тропинке была обращена почти плоская поверхность. Именно на ней Пика задумал изобразить яркую мифическую птицу. Как будто насмехаясь, на ветке дерева метрах в десяти от него сидел крупный зелёный попугай, — их много водилось в этом парке, да и в городе попадались. Птица попеременно то принималась прыгать, крутиться на ветке, кланяться и громко орать, то почти замирала, но крутила головой, рассматривая человека за его странным занятием. Раньше художники не использовали этот камень в качестве полотна, а потому попугаю такие действия не были знакомы.
Пика, в свою очередь, решил немного изменить первоначальный замысел, придав изображаемой птице некоторые черты этого нахального и крикливого попугая. И неожиданно услышал за спиной голос:
— Что, позирует?
Художник, который в этот момент работал, нагнувшись почти до земли, ибо вырисовывал детали ног своей птицы, вздрогнул. Потом повернул голову и увидел почти нависающий над ним силуэт крупного мужчины. Но не удивился. Пика и его коллеги всегда старались, чтобы обыватели не видели их за работой. Но, когда не получалось, — люди часто подходили поближе, чтобы полюбоваться на произведение в процессе работы.
— Можно и так сказать. Хотя я не хотел, чтобы здесь был попугай. — Так и не выпрямившись, он указал на камень. Потом махнул рукой в сторону дерева, на котором продолжала сидеть живая птица, — в данный момент попугай молчал и наблюдал за собеседниками. — А вот он, похоже, хочет!
— Они всегда хотят. Что дикие, что те, которых держат дома, — объяснил мужчина. Похоже, он разбирался в попугаях. Пика почти не видел его лица, — собеседник возвышался над ним на фоне яркого неба, и был виден только в виде силуэта… — Я вижу, почти закончено? — Нежданный зритель кивнул на рисунок.
— Да. — По правде говоря, лапы птицы Пика откладывал на самый конец работы. А всё потому, что рисовать, нагнувшись к самой земле, не любил.
— А место такое ты выбрал зря, — проговорил незнакомец.
— Почему? Разве здесь запрещено это делать? — удивился Пика. Он специально проверил: запрета оставлять рисунки на таких камнях не было. При условии использования «правильных» красок.
Впрочем, он не получил ответа. Только увидел краем глаза какое-то резкое движение, а потом настала темнота.