Чудеса лунной ночи
Шрифт:
Последние годы запахами в жизни животных серьезно заинтересовались ученые.
Разгадка «ароматных кодов» дает зоологам средства управлять поведением животных. Можно будет, например, заманивать в ловушки насекомых-вредителей, обходясь без нынешних ядов. Можно с помощью запахов собрать в одно место крупных животных, нужным образом регулировать их отношения в группе.
Готовя эти заметки, я с большим интересом прочел книжку Сергея Александровича Корытина «Запахи в жизни зверей». Книжка вышла шесть лет назад и успела стать редкостью. Полезно было б ее переиздать: молодая наука о запахах накопила множество новых любопытных
Фото В. Николаенко (из архива В. Пескова).
19 февраля 1984 г.
Ревность
(Окно в природу)
— Бабушка — моя! — кричит девчурка, подбегая к скамейке, где сидит бабушка.
— Нет, бабушка — моя! — подает из песочницы голос трехлетняя Надя, сестра девчурки.
Перекличка на том бы и кончилась. Но бабушка гладит голову внучки, поправляет ей бант. Этого Надя уже не выдерживает.
— Бабушка — моя! — кричит она на весь двор и, бросив в песке игрушки, бежит к скамейке.
Ревность!
У бабушки две руки и много мудрости. Гладит волосы двух своих внучек — поровну делит ласку. Потершись головами о шерстяную бабушкину кофту, двойняшки мирно уходят играть.
В человеческом мире ревность — чувство распространенное. У детей оно на виду. Взрослые ревность стараются спрятать и страдают глубже, чем дети.
Любопытно, что это же чувство наблюдаем и у животных. Особо заметной бывает она у животных, привязанных к человеку. Многие наблюдали картину. К хозяину на колени прыгнула кошка, и он погладил ее. Этого бывает довольно, чтобы привести спокойно дремавшую у порога собаку в ревнивое возбуждение.
Другой случай. В дом пришел гость. И хозяин, оказывая ему знаки дружелюбия, забыл о собаке. Собака не закричит «Бабушка моя!», но у нее есть свои средства проявить ревность. Если хозяин этого не замечает и, пуще того, оттолкнет пса — «Тобик, да не вертись ты тут под ногами!» — пес, если он очень привязан к хозяину, отойдет, испытывая обиду.
Сцену занятной ревности я наблюдал однажды между лошадью и собакой. Одиноко живший хозяин-возчик имел двух любимцев: пса Дыма и лошадь Дымку. Эта троица была неразлучна. Любимое место собаки было в конюшне, на примятой охапке соломы. Если Дым по собачьим своим делам вечером куда-нибудь отлучался, Дымку отсутствие пса беспокоило.
Дым тоже не находил себе места, когда подругу его на неделю забирали в другую деревню пахать огороды.
Хозяин не чаял души в обоих. В кармане его засаленной куртки всегда находился гостинец тому и другому. Но больше гостинца ценили собака и лошадь ласку Степана-возчика. Поскребет он шершавыми пальцами между ушей Дыма, и тот от счастья седлом выгибает спину.
Свивает свой хвост кольцом, а лошадь, чуть тронет Степан ее холку, начинает тереться мордой о куртку. И очень ревниво следили оба любимца Степана за его лаской.
— Погляди-ка, что будет… — сказал мне возчик и тихо окликнул
Благодарный пес распластался у ног хозяина и преданно заскулил. Сейчас же послышался скрип телеги — лошадь, жевавшая сено, развернулась и быстрым шагом пошла к хозяину.
— Ревнуешь. Понимаю, ревнуешь…
Дым вскочил, признавая равенство отношений.
— Вы оба мне дороги, оба…
Для меня специально Степан повторил этот опыт. Когда пес увлекся обследованием кротовых куч, он подошел к лошади и дал ей с ладони сахар. Дымка преданно стала тереться о руку хозяина. И в то же мгновение Дым позабыл о кротах — пулей примчался и тоже потребовал ласки…
Два существа соперничали в преданности человеку. И каждому небезразлично было, как ценит эту преданность человек.
Фото автора. 17 марта 1984 г.
Вечер в Шварцвальде
Стороннему глазу с дороги беда незаметна. Земля, несмотря на густоту населения, ухожена, не видишь на ней оскорбляющих глаз случайных свалок, забытых карьеров и не зарытых канав. Дерево в поле, пейзаж без которого поскучнел бы, оставлено, хотя, возможно, пахоту этот дуб слегка осложняет.
На треть бегущая мимо земля покрыта лесами. Они стоят молчаливые, по-осеннему темно-бурые, с островами хвойных деревьев.
Иногда из машины видишь грибы. Их никто не сорвет — на скоростной дороге остановки запрещены, да и гриб, поди, окажется ядовитым не по природе своей, а потому, что вырос в автомобильном чаду. Лес эти выдохи транспорта поглощает как будто без вреда для себя — ни валежины, ни сухостоя в этом лесу.
Но вот на бампере идущего впереди «Опеля» видишь наклейку: «Лес умирает сегодня! Мы умрем завтра?» Вот такая же надпись и череп на плакате у въезда в город. Плакаты в штабе партии «зеленых» в Бонне, на груди демонстрантов, на елке, растущей у входа в парк.
В городе Фрайбурге этот плакат мы увидели в кузове грузовика — перед зданием ратуши готовился митинг. За четверть часа центральная площадь древнего Фрайбурга была заполнена до краев. В кузов автомобиля, обрамленный тощими елками, подымались ораторы в свитерах, поношенных куртках. В коротких взволнованных выступлениях речь шла о многом: о загрязненной воде, о ядовитых отходах заводов, о слишком больших скоростях, убивающих все живое на автобанах, о шуме. И все обязательно говорили о лесе — «Он умирает!»
Менее всего мы ожидали это услышать в чинном и чистом туристском Фрайбурге. Наверное, это «зеленые» «охватывают мероприятием» приальпийскую зону? Но вот молодых, ершистых ребят у микрофона сменил уже пожилой человек. Он был в мешковатом зеленом пальто, и мы приняли его за пастора. Но он сказал: «Я здешний лесопромышленник. И, поверьте, я знаю, о чем говорю, лес действительно болен». В отличие от горячившихся молодых этот человек говорил спокойно, каждое слово было взвешено.
Мы протиснулись к говорившему, когда его, слегка взволнованного, поздравляли: «Гут, Георг! Гут!» Мы представились и задали Георгу три-четыре вопроса. Он поднял брови: «О, да вы, я вижу, серьезно интересуетесь. Тогда вот что, поедемте ко мне в горы. На месте подробно все расскажу». На визитных карточках, нам врученных, два гнома пилили бревно. «Моя фамилия Кох. Георг Кох. А рисунок все объясняет — владею лесом и небольшой лесопилкой…