Чудесный шар
Шрифт:
Несмотря на тревогу, Марков не мог не улыбнуться усердию тюремщика. «Однако чересчур уж он старается. Ну, да и то сказать, рыльце у них в пушку. Только бы мне не провраться… Морозов, Морозов, Егор Иваныч…»
Антонина Григорьевна вбежала в столовую, где Рукавицын допивал чай, и дико взвизгнула:
– Троша! Ревизия!
От неожиданности майор поперхнулся, и чай фонтаном брызнул у него изо рта. Удушливый кашель овладел Трофимом Агеичем: майор содрогался, сипел, налившись кровью и стараясь набрать воздуху, а майорша, неистово колотя его по спине тяжелыми
– Ревизоры! Да скорей же, Трошенька!
«Ракитин в цейхгаузе! Снаряд!» – была первая мысль майора, когда крошка выскочила из горла. Крикнув жене: «Мундир готовь!» – он выскочил через заднюю дверь и, теряя по дороге туфли, побежал в цейхгауз. Оттолкнув Милованова, комендант ворвался в помещение. Необычайное возбуждение майора встревожило Ракитина.
– Пр-р-ропадаем! – со свистом выкрикнул майор и, весь зеленый от страха, схватил огромные портновские ножницы и коршуном набросился на шар. – Р…режь! С-стриги!.. Топоры несите! Рубите! – бессмысленно орал он и выхватил ножницами огромный кусок из готовой половины шара.
Ракитин угрожающе выступил вперед:
– Пока жив, уродовать аппарат не позволю!
– Что делать? Погиб… Погиб, как швед под Полтавой… Суд… Каторга… – бормотал Рукавицын.
– Да в чем же наконец дело? – крикнул Дмитрий.
– Чиновники наехали! – истерически завизжал комендант.
У Дмитрия захолонуло сердце: «Ревизия!» Но он тотчас взял себя в руки.
– Довольно малодушничать! – строго сказал он. – Пойдите оденьтесь и встречайте начальство! Бабы, немедленно уйти! Цейхгауз запереть, часового не убирать. (Майор, оживая, с надеждой смотрел на Ракитина.) Если ревизоры начнут проверять заключенных по списку, доложите, что арестант из девятого номера заперт в цейхгаузе по случаю прилипчивой болезни. Будьте уверены, меня не пожелают видеть. Но главное, Трофим Агеич, уверенность и спокойствие! Ведь вы же боевой офицер! Помните – наше спасение у вас в руках!
Рукавицын креп на глазах; казалось, его спрыскивали живой водой. Толстенькая фигурка майора вытянулась, как на смотру.
– Слушаюсь! Будет сделано!
…Семен Кулибаба встретил Рукавицына в передней.
– Ну что, как там они? – спросил Трофим Агеич боязливо.
– Ждуть ваше благородие, я их на скамеечку усадил. Как бы не обиделись! Сурьезный генерал, орденов, медалей – невпроворот. Фамилию ихнюю я со страху запамятовал.
– Сколько их там?
– Одни. И с ими ихний лакей, ваше благородие, очень вредный и пронзительный – по двору шныряеть и усе выглядывает…
– Не было печали, – застонал комендант. – А чего Матренин мальчишка смотрел?
– Прозевал, ваше благородие. А вы пожалуйте мундирчик, а то их превосходительство осерчають…
Застегивая пуговицы, майор шептал:
– Помяни, Господи, царя Давида и всю кротость его. Серебряную ризу к образу справлю, коли пронесет.
Егор Константиныч уже устал ждать. В долгом отсутствии коменданта ему чудилось недоброе. Но вот показался офицер в полной форме. За ним спешил знакомый Маркову тюремщик.
Марков пошел
– Матушка, царица небесная, выручай! Смелей, Егор!
Рукавицын растерялся, и слова рапорта вылетели у него из головы. Трофим Агеич беззвучно открывал рот.
– Ч…честь имеют доложить, ваше превосходительство, – собрался наконец с духом комендант: – Во вверенной мне Ново-Ладожской тюрьме все обстоит…
– Оставьте церемонии, – дружеским тоном произнес приезжий сановник.
– Как-с угодно, ваше превосходительство! Разрешите представиться: майор Рукавицын, Трофим Агеев сын.
– Очень приятно. Действительный статский советник Морозов. Командирован канцелярией строений для осмотра тюремных зданий.
Когда ревизор отрекомендовался строительным чиновником, на душе у Трофима Агеича отлегло и даже поза сделалась свободнее.
«Ф-фу… Кажись, пронесло, – подумал он. – С этим поладить можно, знаем мы их, строителей».
Но тут коменданту показалось, что советник неотступно смотрит на цейхгауз. Неловко забегая перед стариком, Трофим Агеич залебезил:
– Ваше превосходительство, покорнейше прошу ко мне… Закусить с дорожки чем бог послал!
Ревизор шагнул вправо и, как показалось майору, снова уставился на цейхгауз. Липкий пот покрыл тело Рукавицына, ему стало дурно. Чтобы отвлечь внимание приезжего от цейхгауза, Трофим Агеич говорил громко, точно в бреду:
– Ваше превосходительство, будьте отцом родным… Ни в чем, ей-богу, ни в чем… То есть что же это я говорю? – спохватился он. – Ни в чем не раскаетесь, если пожалуете… Моя супруга, урожденная Щербина-Щербинская, коли слыхали… превосходнейшие наливки…
Прыгающие губы, бессвязная речь выдали Егору Константинычу страх майора.
«Он, верно, думает, что я с ревизией приехал. Надо успокоить, а то со страху глупостей наделает».
Посмотрев на майора, Марков добродушно сказал:
– Что ж, пожалуй, пойдемте. Хотя следовало бы приступить к делу: осмотреть стены, тюремные помещения…
Рукавицын заспешил к своему домику, стараясь все же закрыть цейхгауз от глаз приезжего чиновника.
– Ваше превосходительство! Что осматривать в камерах? Уверяю вас, там такая чистота, порядок… (Семен стыдливо потупил голову.) Арестантам, – майор показал рукой на камеры, – лучше живется, чем мне, честное слово! Ни забот, ни хлопот. А тут вертишься как белка в колесе, даже отчетность запустил. Не успеваешь справиться! Вы не подумайте плохого, ваше превосходительство, у меня дела в порядке…
Глава четырнадцатая
Дмитрий предупрежден
Комендант привел «ревизора» к крыльцу своего дома.
– Вот моя берлога, ваше превосходительство, прошу! – Рукавицын широко открыл перед гостем двери.
Егор Константиныч оглядывал обстановку столовой.
«Однако он неказисто живет…» – отметил старик.
Завтрак был не роскошен, зато батарея бутылей, бутылок, бутылочек, графинов и графинчиков всевозможных форм и размеров поражали. Комендант усердно подливал гостю.