Шрифт:
Виталий БУГРОВ
ПРЕДИСЛОВИЕ
Полагаю, дело самих читателей, а также критиков-рецензентов оценивать новую книгу — в меру собственных основательности и вкуса разбирать ее особенности, отмечать достоинства, вскрывать явные и неявные просчеты, словом — дифференцировать, чтобы потом вывести интеграл…
Полагаю также, в данном случае нет особой нужды и в том, чтобы дотошно перечислять достижения, приводить полностью "послужной список" автора книги, которую вы держите в руках. Те, кого по-настоящему интересует фантастика, и без моей подсказки вспомнят другие его книги. Многочисленные
Потому — в непосредственной связи с этой новой его книгой — ограничусь немногим. Новая-то она новая… а вообще-то — должна бы она была быть первой, выйти лет на пятнадцать раньше. Ибо в шестьдесят четвертом году написан «Аппендикс» — самый ранний из дюжины рассказов, эту книгу составивших, в семьдесят третьем — "Антигравитатор Элькинда", самый поздний из них, — оттого-то, по-видимому, эту дюжину и замыкающий.
Парадокс? Ежели и оный, то вполне, увы, объяснимый… хотя, тем не менее, и противоестественный).
Вспомним. пышно выражаясь, контекст эпохи: не такова же ли судьба и других пишущих… и писавших: не у всех достало мужества продолжать, многие — бросили!) ровесников Андрея Балабухи, почти безразлично — фантастов ли, прозаиков ли реалистов или поэтов. Это ведь их — нынешних сорокалетних — уже окрестила ярлыколюбивая наша критика «потерянным» для литературы, «молчаливым» поколением…
Впрочем. воздержимся от пережевывания прописных истин сегодняшней критики. Тем более, что к Андрею-то судьба — в облике типографского станка — была все-таки достаточно милостива.
И первая его публикация состоялась, когда… едва ли не рекорд по тем временам!) автору только-только стукнуло двадцать: был напечатан упомянутый уже «Аппендикс», да не где-нибудь, а сразу в «Фантастике-67»! Тогдашние-то сборники "Молодой гвардии" были куда презентабельны — и читающей публикой воспринимались совершенно иначе, нежели нынешние… И даже «Предтечи», первая его книга, вышла всего лишь через десяток лет — в семьдесят восьмом. Правда, — еще один парадокс и тоже вполне в духе времени! — не на русском языке: в Таллинне, в переводе на эстонский…
Но вот следующую, уже на русском, — "Люди кораблей" — пришлось ждать еще пять лет.
А теперь…
Или нам с тобою не о чем вспомнить, Андрей Дмитриевич, — представляя друга читателю?
Перебирая недавно свой преизрядно-таки запущенный архив, скопившийся за четверть века работы в "Уральском следопыте"… есть такой экзотический журнал, на периферии издается — в Екатеринбурге, неофициальной — покамест? — столице Урала: полумиллионного тиража достиг, ног неясно — надолго ли, при нынешних на горизонте изменениях, диктуемых почтовыми и иными монополиями), я неожиданно быстро наткнулся на рукопись, которую искал и в сохранность которой, откровенно говоря, не верил…
… Забавная — хотя и посторонняя — деталь, о которой, приметив, просто не могу умолчать в наши дни полнейшего развала отечественной почты. Штемпель на конверте заказной бандероли: "Ленинград, 25.12.63". И второй: "Свердловск, 27.12.63". Судя по регистрационной карточке,
… То был рассказ-предупреждение, выразительно названный полустрокой из стихотворного эпиграфа А.Позднеева: "Чтобы вновь не начинать с амебы… " В рассказе варьировалась тема пришельцев: они оставляли в Баальбеке послание для нас — тех, кто придет спустя тысячелетия. Ибо были они — землянами, вернувшимися на родину из большой звездной экспедиции и заставшими лишь пепелище на месте своей — допотопной — цивилизации. О что это были за камни! Таких, наверное, никогда раньше не существовало на Земле: под действием чудовищной температуры атомного взрыва они «плакали» и «кровоточили». Это сразу бросалось в глаза, стоило только посмотреть на скол какой-либо каменной глыбы. Ее черное нутро, правда, сохранялось, но часть этого темного слоя просачивалась в наружные светло-серые слои так, что на их поверхности появлялось что-то вроде лишая. Странным и больным казался такой камень, словно пораженный паршой или проказой".
Экспрессивно написанный, со впечатляющими деталями и минимальными сбоями в стилистике, рассказ был вполне «публикабелен» по тем временам, разве что в некоторой прямолинейности упрекнуть автора — но: не задним ли числом? не с высот ли прошедших десятилетий?.. Однако портфель журнала был переполнен: шел конкурс на лучший НФ-рассказ, редакция купалась в непривычном изобилии вполне приличной фантастики… Впрочем, укажи тогда автор в сопроводительном письме свой возраст, — думаю, мы почти неременно дали бы ему место в подборке "Слово нашим юным авторам". Но нет — он подписался со взрослой солидностью: "Андрей Дмитриевич Балабуха", — тем самым оставив мне лишь призрачную возможность сочувственно процитировать его рассказ в итоговом обзоре…
То был первый рассказ, посланный Андреем в редакцию. А вообще-то, вспоминает он, "сколько себя помню, я всегда что-нибудь сочинял". Приведенную выше цитату из рассказа — в отредактированном, естественно, виде — вы можете найти в «Аппендиксе»; она — единственный пока для меня реальный след того рассказа, хотя в нем было и иное кое-что — не устаревшее и сегодня… Сравнение же этих первых двух рассказов с необычайной наглядностью говорит о быстроте, с которой школьник Андрей Балабуха избавлялся от упомянутой выше прямолинейности в разработке своих замыслов.
Правда, этот школьник — едва ли не с отроческих лет! — регулярно посещал компанию профессионалов-фантастов, собиравшихся в те годы в Ленинграде в клубе журнала «Звезда»…
… Через несколько лет, в шестьдесят девятом, состоялось наше очное знакомство.
Крепкий, широкоплечий молодой человек, без намека — эт… уж точно! — на нынешнее импозантное брюшко, с крупным, выразительным лицом, с интеллигентными… «парнем» не назовешь, эт… уж точно) манерами петербуржца, причем не в первом поколении.