Чудо и чудовище
Шрифт:
– Я слеп потому, что вижу правду. Мне выкололи глаза за предсказание.
– Вот как?
– Это долгая история.
– Ладно, расскажешь после, если будет время. – Они успели спуститься на улицу, и Дарда отпустила его руку. – А покуда прощай. Я прикажу, чтоб о тебе позаботились.
Она успела немного отойти, когда услышала:
– Паучиха…
Слепой то ли обращался к ней, то ли размышлял вслух.
– Кто придумал тебе такое безобразное прозвище?
– Я сама.
– Почему?
– Если бы ты меня видел, не спрашивал бы. Я еще безобразнее
Не дожидаясь ответа, она вернулась к Бурому и взяла плащ. Те, с кем ей предстоит говорить сейчас – не слепые.
До вечера у нее было полно дел. Помимо разбирательства с жителями Бет-Ардона нужно было позаботиться и о своих. В отряде на сей раз имелись раненые, по счастью, не слишком тяжело. Бывало и хуже. Поэтому в отряд взяли лекаря – знатока целебных снадобий, мазей и бальзамов. Звали его Козби. Осмотрев пострадавших и уврачевав их раны, он доложил Паучихе, что назавтра все уже смогут быть в седле.
Селяне тем временем обирали убитых хатральцев. Они, как и слуги Дипивары, не брезговали поношенной одеждой и обувью. Но в отличие от тех слуг они хотели еще и отомстить своим мучителям. Пусть мертвым. Даже лучше, что мертвым. Трупы били, пинали, плевали на них. Собирались было отрубить им головы и выставить на обозрение. Лаши отговорил – он сомневался, что если селение снова когда нибудь – не приведи Хаддад – подвергнется нападению, то налетчиков испугает вид черепов. Зато вонять-то как будет! Посему трупы отволокли в пустыню и там закопали.
Сели ужинать. Пить, кроме воды, было нечего. Все запасы пива и сикеры в деревне накануне истребили хатральцы. Зато голодать не приходилось – у людей Паучихи переметные сумы были полны, да и местные кое-чего подтащили. Жарили мясо, (но не конину, – конское, ослиное и верблюжье мясо внушало жителям Нира почти такое же отвращение, как человечина, и его могли есть только при сильном голоде), варили кашу, кунжутную и тыквенную.
Подойдя к костру, Дарда увидела рядом со своими людьми давешнего слепца – Харифа. Он разговаривал с Лаши. Что ж, сведения, полученные от бродяги могли оказаться полезными.
– … бывал здесь раньше, – говорил Хариф. – А в Каафе прожил несколько лет. Потом ушел на запад, в Дельту. А теперь решил вернуться, узнать, что делается в княжестве…
Дарде показалось, что она это уже слышала. Но не помнила, где и когда.
– Ты родом из Каафа? – спросил Шарум.
– Нет, с севера. Но брожу с юных лет, еще когда был зрячим.
– Слепцы обычно ходят с поводырями, – сказала Дарда. – А ты, что же, так ценишь одиночество?
– У меня были поводыри. В разное время. И когда я в этих краях последний раз бродил, со мной был некий сирота. Тогда на деревню, где мы остановились, тоже напали. Я им был не нужен. А вот мальчик… Их предводитель предпочитал мальчиков женщинам. Мой поводырь не оценил такого счастья. – Хариф помолчал, потом закончил. – Я не могу видеть, но хорошо слышал, что они с ним сделали. С тех пор я всегда хожу один.
– Как его звали, ты не помнишь? – спросила Дарда.
– Кого? Поводыря?
– Нет. Того предводителя.
– Помню.
– Гияс из Дебена. Был такой. Я убила его в прошлом году.
– Ты говоришь так, будто жалеешь об этом.
– Может быть. Он умер быстро. Впрочем, он не стоит того, чтоб о нем вспоминать. Ты что-то начинал рассказывать, как тебя ослепили за правдивое предсказание…
– Верно. Это было давно. Двадцать лет назад… даже немного больше. Я жил тогда в Маоне. Супруга князя должна была родить. И я предсказал, что дитя, которое она произведет на свет, будет царствовать в Нире. Когда княгиня родила дочь, князь Тахаш так разгневался, что приказал выколоть мне глаза.
– О! – встрепенулся Шарум. – Так это ты напророчил! Я сам из тех краев, у нас эту историю знает и стар, и млад. Дочь князя Маонского была так уродлива, что при виде ее кровь стыла в жилах, дети плакали, и вяли цветы. Но Мелита коснулась ее, и она превратилась в красавицу, равной которой нет на свете…
– О чуде ничего сказать не могу. Сразу после того, как люди Тахаша исполнили приказ, они выбросили меня за городские ворота. Но я выжил…
–… а Тахаш умер, – сказал Лаши. – И дочь князя Маонского вышла замуж за царя Ксуфа. Это даже мы знаем. Стало быть, твое предсказание сбылось.
– Тахаш умер, – повторила Дарда. – И тебе некому отомстить.
– Ты мстительна, предводительница пограничной стражи.
– Не знаю. Но я стараюсь быть справедливой. – Она встала. – Пойду, проверю часовых. Мы не хатральцы. Нас не должны застать врасплох.
После ухода Дарды остальные покончили с ужином, и с наступлением ночи постепенно разошлись – кто спать, кто на стражу. У костра остались только Лаши и Хариф.
– Скажи мне, друг, – внезапно спросил слепой, – как выглядит Паучиха?
Лаши был искренне удивлен.
– Зачем тебе это надо?
– Она сказала, что безобразна. А женщины часто лгут. Особенно насчет свей внешности.
– Это верно, – Лаши усмехнулся. – Они врут, но только про свою красоту. Паучиха на них не похожа. Она и врать не станет, если для дела не нужно, конечно… и красотой ее боги обидели.
– Мне плохо верится, что женщина, достигшая такой славы, совсем некрасива.
– Придется поверить. Подумай сам. Будь в ней красоты хоть самую малость, стала бы она жить, как живет, и заниматься, чем занимается?
– Поэтому я и задал тебе вопрос.
Ответить подробно Лаши было затруднительно. Он не был косноязычен, но красноречие его обычно протекало в иной области. И ему легко было сравнить волосы женщины с темной ночью, а глаза со звездами, потому что так говорили все. Но сказать – "ее волосы похожи на медную проволоку" – это требовало дополнительных усилий. А сравнить глаза с зацветшим болотом он и вовсе не мог, потому что в жизни не видел ни болот, ни больших озер, ни морей. Но слепой слушал, не перебивая, и Лаши подумал, что мужчина всегда остается мужчиной. Даже если он лишен зрения, даже если он способен прорицать будущее, потому что с ним говорят небесные боги – все равно ему приятней вечером у костра потрепаться о бабах.