Чудо-лошадь

В толковом словаре Уэбстера [1] сказано, что мутация — это внезапное изменение, передающееся по наследству, причем потомки обладают одним или несколькими признаками, резко отличающими их от родителей. Так вот, это определение точно подходит Рыжему Орлику. Родился он от чистокровных родителей, и оба — отец и мать — были занесены в племенную книгу и происходили от лучших линий в породе. Но этот жеребенок унаследовал от своих родителей только одно — великолепную ярко-рыжую масть.

Рыжий Орлик появился на свет с моей помощью. Он начал лягаться еще внутри околоплодного пузыря и сбросил его, пока я освобождал его ноздри от прозрачной пленки. Через минуту он стоял на ногах. Не успела кобыла вылизать его досуха, как ножки у него уже не дрожали и не подгибались. Ему еще не исполнилось и пяти минут, как он начал сосать, ну а к тому времени, когда я пришел

в себя и позвал Бена, он уже взбрыкивал, вставал на дыбки и прыгал по деннику.

Бен вошел в денник через дальнюю дверь полуразвалившегося сарая — там у нас была фуражная. Для мужчины он невелик ростом, а вот для жокея великоват. Ему всего сорок два, стариком его не назовешь, но голова у него седая.

Бен взглянул на жеребенка и замер — только присвистнул. Он сбил шляпу на затылок и рассматривал новорожденного минут пять кряду. И хотя тот только появился на свет, всякому лошаднику было ясно, что он совершенно ни на кого не похож. У него были необычайно длинные бедренные кости и бабки. Плечо было невероятно просторное и косо поставленное. Круп выше плеч, словно он спускался с горы. Спина короткая, зато живот и паха необыкновенно длинные. А это все означало: у него уникальные по мощности костные рычаги, связанные и приводимые в движение самыми крепкими и упругими мышцами, какие только могли быть у жеребенка, только что появившегося на свет.

На удивление поджарый живот и поразительно крутое ребро скрывали сердце и легкие — двигатель, способный разогнать эти одетые мышцами рычаги на полную мощность. Ноздри у Рыжего Орлика были на треть шире, чем у любой лошади, а трахея располагалась свободно между широкими ганашами. [2] Значит, он сумеет обеспечить эту машину кислородом в избытке. Но самое главное открывалось в четких, смелых линиях головы, в громадных горящих глазах — это был боевой задор, воля к победе. Только вот из-за небывалых, непривычных пропорций смотреть на него было жутковато.

— Матерь божия! — тихо сказал Бен, а я молча кивнул.

Мы с Беном всю жизнь толклись около лошадей. Я был ветеринаром и тренером у крупных заводчиков, а Бен — жокеем. И оба вышли в тираж — Бен стал тяжел для скачек, а у меня характер стал тяжеловат, чтобы подлаживаться к хозяевам. Я изучал племенное дело, и мне стало ясно, что коннозаводчики уже давно перестали улучшать породу, да только никто не верил в мои теории. И все они, один за другим, предпочли отказаться от моих услуг. Мы с Беном сложились и купили крохотное ранчо в Колорадо.

У последнего нашего хозяина взяли — вместо всего заработанного жалованья — только что ожеребившуюся кобылу. Бартон Крупвелл расхохотался, когда мы попросили кобылу вместо денег, и сказал:

— Костелло, тебе и Бену причитается две с половиной тысячи. А кобыле девятнадцать лет. Она же может завтра откинуть копыта.

— И еще раз ожеребиться тоже может.

— Может, но тут шансов не больше, чем пять к двум.

— На такую кровь можно поставить.

Крупвелл был игрок, и лошадей он разводил только по одной причине: ради денег. Он покачал головой.

— Видал я старых упрямцев, но вы всех переплюнули. Думаю, вы уже и жеребца присмотрели — на случай, если кобыла пойдет на случку.

— Жеребец не из ваших, — сказал я. Это его задело:

— У меня есть жеребцы, которые приносят по пять тысяч долларов за случку. Только не говори, что они для тебя недостаточно хороши.

— У них родословная не та, — ответил я. — У мистера Карвейлерса есть жеребец по кличке Лети Вперед.

— Жеребцы Карвейлерса — дорогое удовольствие. Вам с Беном они не по карману.

Он уже догадывался, что у нас на уме.

— Карвейлерс посылает кобыл к вашим жеребцам, а вы — к его. Вам ничего не будет стоить покрыть эту кобылу.

Крупвелл закинул голову и рассмеялся. Он был высокий, худощавый, черноволосый, одет всегда с иголочки, и усики подстрижены.

— Я филантропией не занимаюсь, — сказал он. — Вам что, и вправду нужна эта кобыла?

— Я от своих слов не отказываюсь.

— И ты действительно думаешь, что она зажеребеет?

— Я переверну вашу ставку. Скажем, пять к двум за то, что зажеребеет.

— Предлагаю пари, сказал он. — Я посылаю кобылу к Карвейлерсу. Если она зажеребеет, за случку плачу я. Если нет, кобыла останется у меня.

— И наши с Беном две с половиной тысячи?

— Само собой.

— Вы небольно хороший игрок, — сказал я, глядя ему прямо в глаза. — Но я принимаю пари.

И вот мы с Беном смотрим на машину для скачек, небывалую и невиданную дотоле на нашей земле.

Наше ранчо было расположено прекрасно, в стороне от проезжих дорог, и мы старались изо всех сил, чтобы никто не видел Рыжего Орлика на тренировках. Уже в годовалом возрасте он с лихвой оправдал наши самые безумные надежды. Бен взял его в тренинг еще до двух лет. К тому времени он вымахал до ста семидесяти сантиметров в холке, весил тысячу двести фунтов и Бена, с его ста двадцатью шестью фунтами, вообще не замечал у себя на спине. Бен каждый раз слезал с седла, что-то бормоча как полоумный. Да и я был немногим лучше. Эта лошадь не галопировала — она парила. Каждое утро, когда Бен давал ему волю, я смотрел, как Рыжий Орлик несется по прямой среди прерии, — он был похож на громадное колесо со сверкающими спицами, неудержимо пожирающее пространство.

А секундомеры показывали, что Рыжий Орлик, неся предельный вес даже для взрослой лошади, бьет все мировые рекорды на любой дистанции, да еще по тяжелой дорожке. Нас с Беном просто оторопь брала.

Как-то вечером накануне сезона Бен сказал мне, заметно нервничая:

— Я позвонил кое-кому из знакомых жокеев, кто работает у Крупвелла, Карвейлерса и других. У них все лучшие двухлетки — жеребята как жеребята, нормальные лошадки. Наш Орлик уйдет от них на двадцать корпусов.

— Придется тебе его придерживать, Бен. Нельзя выдавать сразу, на что он способен.