Чудо ты мое, зеленоглазое
Шрифт:
Петрович кивнул. Последняя фраза действительно могла принадлежать Лене.
— Дядь Коль, я у тебя поживу немного, а? — жалобно попросил Витька.
— Живи, коли такое дело.
Петрович попытался встать, но племянник положил ему на плечо тяжелую руку.
— А ты чего такой хмурый сегодня? Опять Серега свой характер показывает?
Старик отмахнулся.
— Отстань!
— Он? Говори, ну?..
— Да ну вас всех! — повысил голос старик.
— Понятно, — Витька убрал руку и встал. — Ну-ка, пошли, дядь Коль, я после бани в аккурат созрел для душевного
Старик покачал головой.
— Не твоего ума это дело, Витька…
— Да ты никак боишься? — удивился племянник.
— Боюсь, — просто признался старик. — Боюсь, только не одного Сережку. Я, если ты хочешь знать, уже давно по ночам от страха просыпаюсь. Глаза открою, и не пойму что происходит: сердце колотится, всего трясет и … — старик запнулся. — Плохо мне, а от чего плохо не знаю… Душа как парализованная и, кажется, вот-вот начнет растекаться, словно жидкая грязь. И страх!.. Такой страх, Витька, у меня в душе, что весь мир мне с игольное ушко кажется.
Витька присвистнул и медленно, не отрывая от лица Петровича удивленного взгляда, сел.
— Дядь Коль, да у тебя депрессия, что ли?.. И давно такое с тобой такое происходит?
— Года четыре уже. Считай, на полгода позже, как Серега почти каждый день пить начал.
— Ты к врачу ходил?
— Зачем?
— Да ты что, маленький что ли?! Он бы тебе таблетки выписал или уколы какие-нибудь…
Петрович усмехнулся.
— Вот именно, какие-нибудь! Тот страх, Витька, который от самой жизни происходит, никакими таблетками не вылечишь. Поговорил я как-то с врачом, и ты знаешь, что он мне сказал? Мы, говорит, Николай Петрович, еще ни одному больному вроде вас не помогли. Все наши таблетки — вроде анальгина — боль снимут, но не вылечат. А привыкнете к ним, только хуже вам станет. Вам, говорит, что-то в своей жизни менять нужно, что бы волноваться меньше… — Старик посмотрел на племянника грустными, уставшими глазами. — Слышь, Витьк, может быть нам со Светкой в деревню уехать, а?
— От зятя бежишь?
— И сбежал бы, сбежал! — выкрикнул Петрович. — Мне что, думаешь, впервые перед жизнью голову гнуть? Да и не только о себе я думаю. Внуки подрастают, что хорошего они увидят за своим отцом-алкашом?.. Чему научатся?! Неделю назад самая младшая, Оленька, подходит, ко мне, за коленку треплет и говорит: «Дедушка Коля, забери меня отсюда. Папа говорит, что все равно нас из своего дома выгонит». — «Когда же он, — спрашиваю, — такое вам говорил?» — «А вчера ночью, — отвечает Оля. — Когда мамку на кухне бил».
Витька зарычал от бешенства.
— Ну, елки-палки, встречу эту сволочь, — тяжелый кулак грохнул по столу, — честное слово, придушу как собаку!
— Опять ты глупость молотишь, — отмахнулся Петрович — Ну, набьешь ты Сереге морду, уедешь в свою деревню, а дальше что?.. Нам со Светкой что делать? Или ты будешь к нам через каждые два дня приезжать, что бы снова с моим зятем разбираться? А ведь Серега такой человек, что его чужие кулаки только стервознее сделают. Да и Светка, чего греха таить, все еще на что-то надеется.
— Все-таки битая морда, дядь Коль, кое-что да значит, — уже не так
— А сесть в тюрьму ты за него не боишься?
— За эту шавку?!
— Шавка — не шавка, а от Сереги всего ждать можно. Уезжать нам со Светкой нужно, понимаешь? В другом месте он нас не достанет.
Не зная, что возразить старику, Витька замолчал.
Неплотно прикрытая дверь тихо скрипнула и в образовавшуюся щель просунулась черная кошачья голова. Кошка внимательно осмотрела кухню и задержала свой вопросительный взгляд на Витькином лице.
— Кис-кис-кис! — позвал Витька.
Кошка ждала. Только удостоверившись, что сидящий рядом с ее хозяином человек не собирается делать резких движений, она медленно вошла в комнату.
Витька невольно залюбовался кошкой. Это было великолепное, иссиня-черное животное с огромными, зелеными глазами. Чуть более длинная, чем у обычной кошки шерсть делала ее еще больше, но не огрубляла, а скорее наоборот, придавала ее формам законченное изящество.
— Кис-кис-кис!..
Кошка подошла ближе и уселась в шаге от стола. Витька швырнул на пол кусок колбасы. Кошка, не спеша, с достоинством, съела колбасу и посмотрела на Петровича.
— Как ее зовут, дядь Коль? — спросил Витька.
— А я их никак не называю, — отмахнулся старик. — Кошка и кошка. Правда, эта самая главная у них. Вожак, что ли?..
— Это как?
— Кошки-то у меня стайкой живут, а эту все остальные слушаются. Забавные они, кошки эти. Недавно гуртом чуть было соседского кобеля не извели.
— Ну?!..
— Вот тебе и ну, — старик чуть улыбнулся. — Сели мои кошки в круг возле соседского кобеля — а он-то на цепи — и давай играть. Пока трое у кобеля перед носом вертятся, четвертая через него прыгает. И так все по очереди. Кобель, конечно, на дыбы встает, от лая хрипнет, в ошейнике давится, а кошкам хоть бы что. Потом эта, большая, мяукнула и вся ее компания в разные стороны брызнула. Хозяин кобеля во двор вышел…
— Странные ты вещи говоришь, дядь Коль. Сколько живу, никогда такого про кошек не слышал.
— Это потому, наверное, что все кошки у людей по одиночке живут, а у меня гуртом. Дружнее они, а стало быть, и поумнее остальных будут.
Витька посмотрел на кошку с нескрываемым уважением. Та подошла поближе и потерлась о ногу.
Петрович покачал головой.
— Ты смотри, не иначе как она в тебе хорошего человека признала?
— Так ведь не первый же раз я к тебе приезжаю.
— Дело не в этом. Не любят мои кошки пьяных и особенно Сергея, — пояснил старик. — Он ко мне во двор без палки никогда не заходит…
Витька рассмеялся.
— В самом деле, что ли?!..
— Стар я, что бы брехать. Хотя кошки мои разве что только шипят на Сережку…
— Багира, Багира!.. — Витька нагнулся и погладил кошку по голове — Теперь ты Багирой будешь, поняла?
Кошка громко мяукнула. Витька подмигнул Петровичу.
— Слыхал? Согласилась.
Следующий кусок колбасы кошка съела сидя у Витьки на коленях.
— Ладно, пошли-ка спать, погорелец, — вздохнул старик.
— Рано еще, дядь Коль!..