Чудовищ не бывает
Шрифт:
Позже они перестали приходить. Теперь Соня сама уезжала по вечерам. В стоявшем в спальне зеркале Алиса видела склоненную голову матери, когда та сосредоточенно водила кисточкой по ногтям. Однажды Алиса приложила свой палец к ногтю, и на лаке образовался круглый отпечаток, похожий на цветок. Соня схватила маленький флакончик и скрылась в ванной, и хотя Алиса стояла снаружи и кричала, мать так и не открыла. Женщина, вышедшая из ванной, была уже не Соня и пахла иначе, лак на ее пальцах нежно переливался. Отпечатков больше не оставалось, как бы сильно Алиса ни нажимала.
Потом она стояла возле кухонного окна и смотрела, как Соня садится в машину. В животе рос
Но та девочка, прислонившаяся лбом к оконному стеклу, была ребенком. Теперь она уже не дитя.
Всё здесь так же, как мы оставили.
Алиса зашагала вниз, к берегу.
Плывущая к берегу лодка, пустое место посередине.
Она попыталась вспомнить.
Место, где он сидел. Лопасть весла в сине-зеленой воде. Он сидел на корме. Ее голые колени, вода, брызгающая на спину и руки. Нос лодки был направлен на приближающуюся землю — залив, круглые каменные плиты, отполированные ледником, тускло-красные блики озера между деревьев, дом, лес, обрыв, остроконечные черные скалы.
Алиса попыталась извлечь это из памяти. Но нет, она ничего не видела.
Ветер летал по берегу, раскачивая темно-синюю веревку на лодке. Алиса взобралась обратно на скалы. Перед ольховой рощей, радом с устьем ручья была плоская, поросшая мхом скала. В центре скалы мох выродился, и сейчас на голом камне лежала куча тонких палочек, светлых и гладких, точно оструганных. Вряд ли их принесло туда ветром. Они были сложены в фигурку, похожую на маленькое чудовище.
Когда она вошла, Соня сидела в кресле и читала. Красный лак у нее на ногтях облупился. Иногда мать проводила целый вечер, принимая ванну, укладывая волосы, тщательно крася ногти. Ради себя, а не для кого-то другого. Уже давно она не делала этого для других. Обычно проходило несколько дней, и Соня снова медленно, но верно теряла лоск. Волосы слипались, под ногтями скапливалась грязь. Она бросала куртку на стул в прихожей, а поверх нее сваливала еще целую гору вещей. Когда Соня снова откапывала куртку, та была мятой, словно жеваной, однако она даже не пыталась ее выгладить.
— Где ты была?
— Выходила прогуляться, — ответила Алиса.
— Поедешь завтра в город?
— Да.
Соня нагнулась вперед и посмотрела на дочь:
— Все уже обо всем забыли, вот увидишь. — Да.
Будто бы ничего не было.
— Расписание автобусов на кухне, — сказала Соня.
Расписание лежало на столе, поверх черной записной книжки, перетянутой красной канцелярской резинкой.
— Что это такое? — спросила Алиса.
— Я думала, тебе захочется написать что-нибудь о тех временах, когда мы тут жили. Что-нибудь об отце. Возможно, ты что-то помнишь об Иване.
— Я ничего о нем не помню, — сказала Алиса.
Голос ее зазвенел. Соня заморгала. Алиса сделала шаг к лестнице и обернулась и вновь обратилась к матери:
— Похоже, здесь внизу, у залива, играл ребенок. Соня заложила книгу пальцем и подняла голову. — Вполне возможно, — сказала она. — Там ведь проходит тропа. Туристическая тропа.
Эрика сидела на лестнице возле спортивного зала и писала что-то в телефоне. Рядом с ней стояла бутылка с водой. На Эрике был синий комбинезон из грубой ткани, а на голове шарф. За спиной Алисы закрылась дверь, проглотив ряды парт, склоненные спины, руки, движущиеся поверх листов бумаги. Должно быть, Эрика закончила с экзаменом раньше нее. На секунду
— Почему ты выключила телефон?
Алиса думала съязвить, но голос Эрики дрожал, и она сжалилась.
— Сидела зубрила, — ответила Алиса.
— Ты что, не понимаешь — я же волнуюсь! Ты и на бал не пришла. Я звонила сто раз, домой к тебе приходила, но там никого нет. Ни души! Вы прямо как испарились. В конце концов я позвонила твоей маме, и она сказала, что вы там больше не живете, что вы переехали на некоторое время куда-то к черту на рога… И еще она сказала, что ты заболела.
— Просто простудилась.
Эрика поднесла бутылку к губам и глотнула. Из-под шарфа выглядывали гладкие блестящие волосы.
— То, что случилось… — начала она.
Алиса обернулась и посмотрела на дверь в зал. Возле нее, в самом конце коридора, никого не было.
— Я не хочу об этом говорить.
— А я хочу, — не сдавалась Эрика, — потому что не понимаю.
— Тебе и не надо понимать. Никому не надо.
— Я думала, тебе нравится Хенрик… да нет, я точно знаю, что нравится.
— Я же сказала, что не хочу об этом говорить.
— А я хочу.
Алиса на секунду закрыла глаза.
— Мне пора.
Эрика поднялась и положила свою руку на ее:
— Пора? Хочешь — поживи у нас с сестрой. Я могу у нее спросить.
— Ну уж нет.
— Тогда я к тебе приеду.
— Нет. Мне надо заниматься.
Эрика отдернула руку и промолчала. Они знали друг друга три года, с лета перед началом занятий в гимназии. Алиса понимала — следует что-нибудь сказать, но она устала. Сил не осталось. У нее не было сил. Она открыла сумку и достала расписание автобусов. Строчки цифр. Часы, минуты. Она не могла заснуть прошлой ночью, лежала и ждала, когда подействует таблетка, уставившись в незнакомый потолок, ворочалась на матрасе, слишком тонком для ее повзрослевшего тела. Единственное, чего она сейчас хотела, — сесть в автобус, прислониться головой к окну и закрыть глаза.
— Почему вы сняли дом в такой глуши?
— Не знаю, — ответила Алиса.
— У вас там есть знакомые?
— Нет, никого.
Она вышла из автобуса. Тот оставил после себя облако дорожной пыли. На сине-белом знаке было написано: «Салтудден, 5 км». Алиса вытащила велосипед из канавы и протерла рукой сиденье. Гоняла она быстро. Раньше асфальта не было, только гравий. Вдруг она вспомнила Соню и Ивана. Как они все вместе ездили на экскурсии. Шаркающий звук на поворотах. Скольжение. Вспомнила, как быстро крутила педали и как ноги почти немели, потому что на велосипеде без передач педали приходилось крутить вдвое быстрее. Вдвое быстрее, чем родителям. Когда они исчезали за вершиной холма и скрывались из виду, Алису охватывал страх. А потом совсем рядом раздавался их смех. Велосипеды лежали в траве. Иван с засученными рукавами, Соня указывала в канаву, озерцо, мутную лужу, полную медленно передвигающихся мелких черных букашек, пульсирующих, точно сердце под кожей.
Лес растворился, превратившись в размытую движущуюся тень. Ветер бил в лицо, отчего слезились глаза. Запыхавшись, Алиса остановилась у шлагбаума. Грудь готова была разорваться. На обочине торчала сломанная вешка, а на теневой стороне белела полоса грязноватого снега.
Как-то там лежала мертвая косуля. Алиса тыкала в нее палкой. Мясо сгнило и стало мягким. Шкура — как тонкий мешок. Палка вошла внутрь без сопротивления, как в воду. Девушка вытащила ее, и из черного отверстия выползли личинки.