Чудовищ нет
Шрифт:
Ни разу еще Иван Иванович не видел спокойного и рассудительного Миллерса столь шумным, не говоря уж о тех безрассудных словах, кои он изрекал.
– По точным сведениям, которые я имею, Верховная Распорядительная Комиссия будет вот-вот упразднена, – продолжал тем временем Бенедикт Карлович. – Лорис-Меликов станет министром внутренних дел. Он уже планирует, как в сей должности совершит сенаторские ревизии в ряд губерний, чтобы там выяснить их насущные потребности. Что-то там еще с университетами, с налогом на соль… Моим же делам, похоже, места снова нет.
– Вы говорили с графом? – осторожно спросил Иван Иванович.
– Говорил.
26
«La famille du vourdalak. Fragment inedit des memories d'nn inconnu» (фр.) – рассказ, написанный А. К. Толстым по-французски в начале 1840-х гг. и на русском при жизни писателя не издававшийся.
– И не забудьте… Кровь. Прольется кровь. Они не могут без нее – и она прольется, а мы ничего не сможем сделать. Особенно страшно, что силы эти древней, чем наша религия, и Церковь Православная нам против них не только не помощница, но сама в грядущих бедствиях станет первая жертва… Я прочту ваш доклад, господин Рязанов. Хотя он, мне кажется, уже никому и ничем не поможет. А впрочем…
Надворный советник взял со стола коробок спичек и, громко чиркнув одной, зажег доклад Рязанова, держа его за уголок, дабы не обжечь пальцы. Когда же пламя разгорелось, он уронил горящие бумаги в пепельницу; Иван Иванович спокойно следил за происходящим.
– Прошу меня оставить, господин Рязанов. Надеюсь, что у вас все сложится куда как лучше.
– Я был счастлив с вами работать, Бенедикт Карлович, хотя это и длилось столь недолго… – сказал Рязанов.
Как только он вышел из кабинета и закрыл дверь, то услыхал за собою звук выстрела.
ВМЕСТО ЭПИЛОГА
АЛЕКСЕЙ РЯЗАНОВ
У нашей двери на лестничной площадке, пахнущей кошками, стояли двое: участковый капитан с запорожскими усами и совсем молодой мужик в гражданском, с бордовой папкой из кожзаменителя под мышкой.
– Алексей Рязанов? – уточнил гражданский.
– Да, – сказал я.
– На ловца и зверь.
– Стой, с-сука… Руки на стену!
С верхней площадки ссыпались гремящие омоновцы в бронежилетах, сзади кто-то сунул меня лицом к стенке, двумя пинками расставил ноги в стороны, принялся обшаривать.
– Оружия нет! – рявкнули над ухом.
– Пройдем-ка с нами, – сказал участковый. – И не дури, пацан. Ты попал…
ВМЕСТО ЭПИЛОГА
ИВАН РЯЗАНОВ
«…Почему-то
Признаюсь, что пришествие к власти Адольфа Гитлера я принял спокойно и даже с некоей радостью: престарелый Гинденбург ввергал великое государство (а Германия в любом случае была, есть и будет великое государство) в хаос, и появление разумного человека в качестве его преемника было вопросом времени. Не скажу, что меня опечалило то, как господин Гитлер присоединял к своей стране другие, более слабые: в конце концов, это цель любого великого государства, вот только средства используются разные, и кто сможет винить Гитлера, что он выбрал самое действенное, хотя и жестокое.
Возможно, не посмей Германия напасть на Советский Союз, я и теперь относился бы к немцам и их режиму с симпатией. Однако получилось иначе.
Они остановили меня на улице, когда я шел на рынок, чтобы поменять портсигар – серебряный портсигар с дарственной надписью от статского советника Брадиса – на какую-нибудь еду.
– Что вам угодно? – спросил я.
Спросил по-русски и с удовольствием услыхал, как один из них говорит другому:
– Он же совсем старик! Для чего он понадобился оберштурмбанфюреру?
Весьма приятно, когда люди не знают, что ты понимаешь их разговор. Много раз мне это пригождалось в жизни, пригодилось и теперь.
– Не наше дело, Рудольф, – ответил второй.
Я не разбираюсь в их чинах и погонах, но по всему это были простые солдаты.
– А если он помрет от испуга?
– Значит, мы принесем его труп и покажем оберштурмбанфюреру. Или ты хочешь возразить?
Первый показал мне автомат и попытался объяснить на русском, что я должен следовать за ними.
– Не беспокойтесь, господа, – сказал я. – Прошу вас лишь не идти слишком быстро; уверяю, что я доберусь в целости и сохранности.
– Откуда вы знаете немецкий? – удивился второй. – Вы – немец?!
– Я – русский, господа, а немецкий выучил в Германии в то время, когда ваших родителей еще не было на свете. Могу ли спросить: куда мы направляемся?
– Увидите, – грубо сказал первый и, кажется, хотел толкнуть меня, но удержался: видимо, боялся, что я нажалуюсь их офицеру. А может быть, побоялся, что я упаду и по старости разобьюсь насмерть.
Старый человек подобен хрустальной вазе – вещь ненужная, но хрупкая, и все боятся ее разбить, хотя, казалось бы, разбей ты ее, собери осколки да выбрось прочь, вот и одной заботою меньше.
Здание, куда меня привели, я прекрасно знал. Ранее это был дом генерала от инфантерии Козьмина, затем – различные большевистские заведения, а сейчас здесь помещалась германская тайная полиция. В коридоре я с удивлением увидел портреты Молотова и Калинина, прислоненные к стене; странно, отчего немцы не выбросили их?
Довольно вежливо меня провели в кабинет на третьем этаже и оставили там. Кабинет был почти что пуст: большой письменный стол, этажерка, несколько стульев, в углу – унылые часы, которые некому завести.