Чудовища рая
Шрифт:
— A-а! Ваше досье.
— Это первая страница истории болезни Макса. В том виде, в каком она выглядела непосредственно по его прибытии в Химмельсталь, — объяснил Даниэль слегка дрожащим от волнения голосом. — Видите персональные данные наверху страницы? Дату рождения? Если вас не затруднит, прочтите ее, пожалуйста, вслух.
Врач с любопытством посмотрел на него поверх очков и повиновался:
— Двадцать восьмое октября, тысяча девятьсот семьдесят пять.
— Благодарю. А теперь ниже, под заголовком «Семейное окружение». Дату рождения его брата.
—
— Просто прочтите, пожалуйста.
— Двадцать восьмое октября, тысяча девятьсот семьдесят пять.
— Совершенно верно. Макс и его брат родились в один и тот же день. Другими словами, они близнецы. И поскольку я брат-близнец Макса, я подтверждаю, что эта информация верна.
— Но…
— Вы располагаете другой информацией, это вы хотите сказать, доктор Фишер? Тоже верно, поскольку через некоторое время после оформления кто-то изменил в истории болезни Макса его дату рождения.
Врач с возобновившимся интересом принялся изучать документ.
— Все остальное осталось как было, — поспешил заметить Даниэль. — Изменена лишь дата рождения.
— Откуда у вас это?
— Боюсь, не могу вам этого сказать.
Он перегнулся через стол и вырвал листок из рук Фишера. Затем сложил его и спрятал во внутренний карман куртки.
— В общем, Макс и я — близнецы.
Врач снял очки и с напускным скучающим видом принялся полировать их рукавом рубашки. Даниэль, однако, продолжал:
— Это первое. Второе, что я хотел вам сказать, это что я собираюсь стать отцом.
— Да ну? — вскинул бровь Фишер, не отрываясь от своего занятия. — И кто же счастливая мать?
— Скоро узнаете. Не хотите меня поздравить? Разве это не замечательная новость?
— Замечательная новость? Да это настоящее чудо, — сухо отозвался врач.
— Тут вы совершенно правы. Каждый ребенок — чудо.
Карл Фишер мрачно кивнул.
— Вот только вы стерилизованы, что придает событию гораздо большую значимость. Даже если у хирурга и выдался тогда неудачный день и после операции вы сохранили фертильность — а подобное порой действительно случается, один на тысячу раз, — крайне маловероятно, что он совершил такую же ошибку и с другим резидентом. И даже… — Тут он критически оглядел очки, подышал на них и затем возобновил полировку. — И даже если все-таки и совершил, вероятность того, что именно вы двое прониклись друг к другу симпатией, все равно бесконечно мала. Так что я склонен расценивать упомянутое вами зачатие как чудо.
Наконец он снова нацепил очки, повернулся к компьютеру и застучал по клавиатуре. На экране появился текст.
— Вот! — радостно вскричал Фишер, тыча пальцем в экран. — Макс Брант. Все почикали и устроили в лучшем виде.
— Что доказывает, что я не Макс, — спокойно отозвался Даниэль. — При необходимости мать готова сделать амниоцентез. Пункция плодового пузыря докажет, что отцом являюсь я. Это второе. Ну а третье доказательство, что я не Макс, с легкостью можно найти на снимках вашего томографа. После посещения Второй зоны Максу вживили в мозг чип. А вот у меня его нет. Неужто вы не заметили этого во время
Вот теперь Карл Фишер по-настоящему удивился.
— Нас в то время интересовали другие результаты процедуры. Так с кем вы все-таки разговаривали?
— Неважно, — ответил Даниэль, довольный, что на лице врача отразилась хотя бы тень неуверенности. — Но я требую, чтобы вы еще раз проверили мой мозг. Если вы не обнаружите чипа, это будет означать, что вы удерживаете у себя не того человека и должны будете меня отпустить.
Доктор Фишер глубоко вздохнул. Сдвинул очки на лоб, потер глаза и скривился.
— Вы говорили с доктором Оберманн, верно? И она рассказала вам о проекте «Пиноккио»? Что ж, ладно. Не беда. Все равно он оказался провальным, на мой личный взгляд. Дело в том, что в Химмельстале полет исследовательской фантазии ничем не ограничен, и нам приходится принимать во внимание и предлагаемые нетрадиционные методы. Проект «Пиноккио» — это детище доктора Пирса. Он отстаивал его годами, и в конце концов я дал добро на эксперимент. Действительно, вам вживили чип. И у нас сохранились снимки с вашего последнего MPT-сканирования, так что повторять его нет необходимости. Предлагаю сходить да посмотреть их, чтобы покончить с этим раз и навсегда.
— Если в моем мозгу не окажется чипа, вы мне поверите? — спросил Даниэль, пока они дожидались лифта.
В ответном взгляде доктора Фишера читалось уязвленное самолюбие.
— Я не имею дел с верой, друг мой, я имею дело с фактами. Если у вас нет чипа — значит, вы не тот человек, которому мы делали операцию.
Наконец Фишер нажал на кнопку в кабине, и они заскользили вниз по прозрачной трубе. С одной стороны стеклянных стен одно за другим мелькали этажные перекрытия, а с другой — навстречу мчался блестящий мраморный пол вестибюля. К одной из колонн, заметил Даниэль, лениво прислонился охранник.
Вот только, к его удивлению, лифт отнюдь не замедлился, но продолжил спуск. Вестибюль остался наверху, и прозрачная стеклянная труба сменилась темной шахтой. Кабина теперь освещалась маленькой лампочкой, до этого незаметной на фоне света снаружи.
Что-то не так. Насколько Даниэль помнил, томограф располагался на нижнем этаже. Они должны были выйти там из лифта и затем пройти по коридору.
Он с удивлением посмотрел на доктора Фишера, однако, прежде чем успел сформулировать вопрос, лифт остановился.
Карл Фишер открыл дверь кабины.
50
Недавно начищенный линолеум так и блестел в свете флуоресцентных ламп.
— Нам придется пройти чуть дальше по тоннелю, — объяснил врач, быстро направляясь по безоконному коридору к развилке.
— Куда мы идем? — озадаченно спросил Даниэль.
— В мой кабинет.
— Но мы же только что там были. Наверху, во врачебном коридоре.
Теперь Фишер ни с того ни с сего чрезвычайно заторопился, и Даниэлю пришлось едва ли не бежать за ним. Под ногами, словно туманные призраки, мелькали их отражения на блестящем полу.