Чудовище
Шрифт:
— Мне все равно, — сказала она без малейшего кокетства. — А вы как предпочитаете? Доктор Принс или Ваше Высочество?
Она приподняла бровь, и доктор расхохотался. Он откинул голову назад, смеясь, и Эва восхитилась линиями его шеи и челюсти. Это была странная мысль, но ей вдруг захотелось коснуться его подбородка, проверить, такой же он твердый, как выглядит. Она сжала губы, что не рассмеяться над собой. Доктор Принс, прежде всего, был человеком. Они оба были заложниками одной ситуации: усталые, голодные, и как бы высокомерен он ни
— Я предпочитаю Лукас, — сказал он с легкой улыбкой, от которой сердце Эвы затрепетало.
— Лукас. — Она словно попробовала это имя на вкус и кивнула.
— Как долго ты работаешь в Каунти? — спросил он.
Эва постаралась не обращать внимания на небольшую ямочку, появившуюся на его щеке.
— Три месяца всего… а ты?
— Очень долго, уже чуть более семи лет. — Лукас склонил голову вправо, потом влево, и испустил долгий вздох.
— И тебе нравится?
— В общем, да — Он посмотрел на ее губы. — Сегодня… не особенно.
Он нахмурился и опустил взгляд на свои рукава.
Может, ей нравилось слышать его голос, а может, его интонации заставляли ее чувствовать себя школьницей — но Эва просто больше не могла сидеть в этой ужасной тишине. Она решила, что доктор может сколько угодно разглядывать свои рукава, она будет говорить.
— Может, ты слышал, я приехала из Флориды в июле.
Он мягко засмеялся и спросил, какого черта она сюда приехала.
— Мне нужны были перемены.
Это была полуправда, но все равно. Доктор Принс… Лукас наверняка не горел желанием слушать жалостливые истории о разбитых сердцах и маленьких городках. Она сменила одну дыру на другую, но все же это было новое начало.
Он кивнул, его улыбка угасла.
— Всем нам нужны.
Лукас закатал рукава своей рубашки до локтя, но она была так зачарована его улыбкой, тем, какими нежными выглядят его губы, какие у него ровные зубы, что сначала не заметила шрамы… не сразу. Ее взгляд скользнул по его рукам, пока он заворачивал рукава чуть выше локтей. Эва едва удержалась от резкого вздоха, когда наткнулась взглядом на шрамы. Она позволила себе застыть всего на мгновение, но он заметил.
— Всегда интересно, как люди на это реагируют. — Он удержал правую руку поднятой, позволяя тусклому свету скользить по белым и розовым полосам сожженной кожи. — Но, скажу тебе, этот тип реакции — мой любимый.
Голос Лукаса звучал безжизненно. Прекрасная улыбка, смех — все пропало, когда он посмотрел на нее.
— Скажи мне, Эва, это что, настоящий ужас в твоих глазах?
Лукас безжалостно наблюдал за тем, как девушка вздрогнула и побледнела.
— Нет, — сказала она тихим шепотом, и только тогда он заметил повисшие на ее ресницах
Она была такая открытая, а он был просто скотиной. Ему нравилось причинять боль, заставлять других людей страдать. Лукас страдал каждый день. Почему другим должно быть легче? Но по каким-то причинам эта женщина, с ее карими глазами, полным слез, заставила его пожалеть о сказанном. Лукас согнул ноги и положил руки на колени, закрывая глаза.
— Не проси прощения. По крайней мере, не у меня.
— Я не понимаю. — Ее голос звучал тепло, и Лукас позволил себе открыть глаза и посмотреть на нее.
— Это значит... я — осел. — Он опустил взгляд на свои руки и коснулся пальцами обожженной кожи. Позволил себе вернуться в памяти на пять лет назад, в ночь, так похожую на эту. Позволил своему сердцу вспомнить Роуз, крики и боль. — Это значит, я не заслуживаю этого извинения. Ты не должна смотреть на меня так… — Дышать стало тяжело, слова словно застряли в горле. — Ты не должна печалиться обо мне. Я заслуживаю худшего, чем эти ожоги.
Лукас не отводил взгляда от шрамов, зная, что просто не выдержит того, что увидит в ее глазах.
— Что случилось? — выдохнула она.
Если бы в подвале не было так пусто, так тихо, он никогда бы не услышал вопроса. В животе скрутился узел. Лукас никому не рассказывал, что случилось с ним и его семьей долгих пять лет тому назад. Люди знали. Люди в этом городке кое-что знали о случившемся, но он никогда не рассказал бы им. Не рассказал бы о том, как проснулся в ожоговом отделении больницы, как похоронил свою семью, свою любовь, свою жизнь. Он никогда и слова не промолвил бы о той ночи.
— Ты думаешь, если никому не рассказать, то не заслужишь прощения?
Его сердце рванулось из груди, надеясь, моля о признании, но как только взгляд Эванджелины встретился с его, Лукас отчаянно пожелал, чтобы его призраки остались там, в машине, вместе с бейджем и телефоном. Как и мысли о том, чтобы переложить груз своей вины на эту девушку…
— Я думаю, если ты выжил, ты должен жить. — Ее губы дрожали, когда она говорила, но слова звучали решительно. Эва оказалась сильнее, чем он думал, и Лукасу отчаянно захотелось довериться ей.
Гром разнесся по больнице и сотряс стену, которую Лукас давным-давно воздвиг между собой и миром.
Он подумал о том, что эта ночь, эта буря — совсем как та ночь и та буря, и, может, ему и правда стоит рассказать обо всем этой незнакомке здесь, в полутьме подвала. Может, она была послана, чтобы принять его грех и отпустить его ему, чтобы он смог дышать, черт возьми, чтобы он хотя бы один день смог дышать, не чувствуя боли потерь и пламени ожогов. Может, он просто устал прятаться, а она — просто человек, который будет с ним сегодня и исчезнет навсегда уже завтра.