Чугунные крылья
Шрифт:
– А то что? – расплылся Костя в придурковатой улыбке.
– А то…
– Ну! – весь передёрнулся Костя.
– А то списывать не дам! И вообще, здороваться не буду.
– Ой, так страшно прям! А вот по морде врезать не погрозишься?
– Ну… если ты до такого способен опуститься, то… жаль…
И Никита спокойно пошёл на место. Через несколько секунд зазвенел звонок на урок.
Девочки, безусловно, замечали достоинства Никиты, но только про себя. Они даже стеснялись такого джентльмена. Настолько он казался им безупречным, что они считали себя недостойными
А вот Костя Савин списывал у Никиты постоянно.
И вообще, трудно представить, как эти антиподы к средним классам могли превратиться в лучших друзей! Один – круглый отличник, другой – троечник, один – примерный, другой – сорванец. Но с годами Никита и Костя стали как-то сходиться, оказывать друг на друга взаимное влияние. Никита становился живее и подвижнее, Костя – наоборот, спокойнее и задумчивее. Будто вся их изначальная противоположность оказалась чем-то поверхностным, но объединяло их нечто глубинное. Сразу этого и не назовёшь. Какая-то принципиальность, у каждого на свой лад, стремление переделать что-то в окружающем мире. А это наиболее свойственно подростковому возрасту.
Наивысшая стадия дружбы Кости Савина с Никитой Марковым началась, когда Костя заговорил об анархии.
– Ты не задумывался, Никитос, что миром сейчас правят деньги?
– Слушай, Костян, задумывался, с детства ещё! Как у нас вдруг мысли сошлись!
– И так беспощадно бабло это правит! Слышал про пацана, который из-за смартфона повесился?
– Ох-х… Слышал, – горестно вздохнул Никита.
Об этой страшной истории писали в газетах. Мальчик из бедной семьи мечтал о смартфоне вместо старого мобильника. И однажды получил его в подарок не от родителей, а от тёти, более зажиточной. Но ребёнок слишком увлёкся им, и на уроке смартфон отобрали. Ребёнок ощутил свою жизнь конченой и, придя домой, повесился на двери…
– Но предложить-то ты что-то можешь? – спросил в свою очередь Никита, – революцию?
– Тут, видишь ли, если та революция, Октябрьская, которой уже сто лет… – Костя поморщился от раздумий, – она бы ещё могла что-то выправить, привести к идеальному обществу, если бы… эти большевики не стали бы снова государство возрождать с его репрессиями. Сталин оказался тем же царём, только красный, перекрашенный. Из-за этого социализм пал со временем. Не нужно было никакого государства, нужна была анархия. По верному пути пошёл Нестор Махно, он ни в какие вожди не лез.
– Интересно рассуждаешь, такого я и на истории не слышал! Откуда ты это берёшь?
– Да так, поглубже залез в историю. Книжки, фильмы, инет. Наткнулся на интересное – стал глубже копать.
– Ну, молоток ты!
– В общем, я тебе чётко скажу: самый идеальный, справедливый общественный
– Без государства?
– Естественно, безо всякой власти. Анархия – значит «безвластие».
– Это что значит, каждый делает, что хочет? А если кто-то хочет убивать, наживаться за чужой счёт?
– Эх, дотошный ты, как всегда. Это значит установление для человечества гармоничных отношений, братства, которое настанет безо всяких государств, без деления на «моё» и «твоё», на «мы» и «они». Ещё деление людей на нации покорёжило человеческую жизнь, отсюда произошёл фашизм.
– Ненавижу фашизм! – воскликнул Никита. – Давно и люто ненавижу!
– Похвально. В меньших масштабах он ещё национализмом называется. Это и в нашей школе найти можно. Ходил в школу паренёк с юга, с Кавказа. Реальный такой пацанчик, дружелюбный, крутой. Но вот его одноклассники, мелкие ублюдки, его затравили за одну только национальность.
Никита настороженно посмотрел на друга. Тот ухмыльнулся.
– Да нет, тут всё не так трагично кончилось. Он просто уехал на историческую родину, в Дагестан куда-то. Но всё равно жалко, такой реальный был дружбан. Это всё государство делает.
– Не очень понял сейчас. Государство на него натравливало всех этих придурков?
– Государство даёт преимущество одной нации перед другой. Русские объявлены какой-то там… титульной нацией. Все остальные – чужаки, хоть и живут здесь. Нерусские как будто враги.
– Не слышал я ничего такого по телевизору.
– Да счас! Всё скрыто внушается, сам не заметишь. Государство само не раскроет свою поганую сущность. Государства друг с другом воюют, простых людей убивать друг друга заставляют. Например, Россия – большая, а Дагестан – маленький.
– Дагестан вообще-то – часть России, – поправил Никита.
– А-а, – осёкся Костя, – но я бы предпочёл называть его частью мира. И вообще, хорошо бы отменить понятия «родина»? Или если бы все люди считали родиной планету Земля?
– Может, и хорошо бы, надо подумать!
– Ну подумай, ты же умный у нас.
Заиграла мелодия звонка на урок…
Так, постепенно, Никита впитывал идеи анархизма, находя в них что-то созвучное своим давним, можно сказать, врождённым мыслям и чувствам – поискам справедливости, всеобщей гармонии, ненависти к фашизму, к унижению слабых. К пятнадцати годам Никита окончательно стал убеждённым анархистом. И анархию он понимал не как вседозволенность, а как самое справедливое общественное устройство. Доказательством служило то, что его убеждения вовсе не исключали серьёзного отношения к учёбе.
Никита имел и младшую сестру Алёну, моложе на пять лет, он следил также и за её учёбой, за выполнением ей домашних заданий. Когда Никита лежал с отравлением, её, годовалую, оправили к бабушке. Характером она вышла не такая, как брат, более своевольной. Но перед братом она просто благоговела и никогда не делала того, что могло бы вызвать его хоть малейшее недовольство. Для неё он представлял такой авторитет, до которого даже отец не дотягивал.
2. Аутизм