Чума на его голову

Беж Рина

Желание остаться одной и передохнуть росло в геометрической прогрессии.

Всё же постоянно поддерживать имидж уверенной в себе деловой женщины – довольно трудное занятие. На работе мне это еще удавалось, а вот дома я чувствовала себя страшно уязвимой. Особенно с тех пор, как Демид отдалился, лишив меня своего внимания и поддержки.

Складывалось ощущение, будто почва ускользает из-под ног. Смятение сменилось болью, а затем и гневом. Я стояла на пороге самого серьезного конфликта в своей жизни. А всё из-за того, что твердо решила не ходить на прием по случаю помолвки.

И ведь могла же себя переубедить и перестать

противиться. Но не делала этого. И в глубине души совершенно точно знала ответ, почему так поступаю.

Было время, когда я могла спокойно подойти к Демиду и сказать, что не пойду. Он бы не отмахнулся, не рыкнул, не съязвил, не стал давить и настаивать, а просто взъерошил бы мне волосы и, ухмыльнувшись, сказал: как хочешь, принцесса. И на этом бы все закончилось.

В самом начале, когда я, еще не оправившись от пережитого потрясения из-за гибели родителей, замкнулась в себе, Демид отнесся ко мне очень внимательно. С семьей Гадаровых я был знакома и до трагедии, мы часто с мамой и папой приезжали к ним в гости. Артем, старше меня на шесть лет, никогда не отказывался взять меня в свою компанию. Демид же относился по-другому: он был намного старше, очень сдержанным и молчаливым и, на мой детский взгляд, страшно важным. К тому же он учился в университете, а это уже само по себе было удивительным фактом.

Но близко Гадарова среднего я узнала лишь после того, как стала жить в их семье. Этот высокий, темноволосый, сероглазый молодой человек, который редко улыбался окружающим, стал частью моей новой жизни. Тогда мне, двенадцатилетней девчонке, Демид не казался таким уж взрослым и далеким. По контрасту с бурными проявлениями симпатии со стороны Артема, Демид был сдержан, но он был доступен, и я вскоре поняла, что таким образом он старается поддержать.

Оглядываясь в прошлое, я хорошо помню, что большую часть времени проводила в саду Гадаровых. Залезала на огромный дуб, росший в дальней части территории, и усаживалась на самой толстой ветке. Чувствуя себя глубоко несчастной и потерянной, я, скрючившись, иногда плакала, а иногда просто смотрела на горизонт, не имея сил даже думать.

Демид отучил меня от этой привычки. Однажды он влез ко мне на дерево и уселся рядом. Как сейчас помню, он был одет в голубые джинсы с потертостями, серый свитер крупной вязки под цвет глаз и ярко-белые кроссовки.

– А вдруг этот сук обломится? – как-бы, между прочим, спросил он.

Я не ответила, лишь отодвинулась от него подальше. Но Демид продолжил:

– Ты весишь мало, что не удивительно. Совсем же малышка. А вот я тяжелый. Значит, вместе у нас вполне приличный вес.

Слова привлекли внимание. Я нахмурилась и попыталась быстренько в уме сосчитать нашу общую массу, но не вышло. Потому что не представляла, сколько килограммов может быть в человеке в двадцать два года. Гадаров был очень высоким и широкоплечим. Если прибавить к моему весу его, то...

– До земли далековато, – вновь заметил Демид, глядя вниз, и я невольно проследила за его взглядом.

Странно, но до того момента не делала этого ни разу.

Он был прав, до земли действительно оказалось далеко. И это заставило впервые за все время обратиться к нему с просьбой:

– Слезь, пожалуйста.

– Я слезу, если и ты слезешь, – согласился он спокойным, но решительным тоном.

Однако его условие заставило паниковать и отчаянно протестовать:

–

Но это моё место. Я всегда сюда прихожу. Больше мне некуда идти, чтобы думать и вспоминать.

– И ты здесь плачешь, – поделился Демид своими наблюдениями, отчего у меня на глазах, как подтверждение, тут же выступили слезы.

– Я уже большая и не плачу. Мне нужно подумать о себе, – запротестовала, надеясь, что парень уйдет.

Но он сделал наоборот, придвинулся еще ближе. Страх сковал тело, мне казалось, что ветка треснет в любой момент.

– Пожалуйста, слезь, – попросила еще раз.

– Я слезу, если ты слезешь вместе со мной, – он не изменил своего условия.

С бьющимся сердцем я поспешно кивнула. Желание оказаться на твердой земле преобладало над всем остальным.

Демид помог спуститься, но и после этого не ушел. Он приподнял мое лицо за подбородок и посмотрел в глаза:

– Обещай мне, что больше не полезешь на это дерево. Ты забираешься слишком высоко и можешь упасть.

– Но мне нужно подумать, решить...

– Тебе ничего не надо решать, Александра. Тебе только двенадцать лет, и решать ты будешь, когда вырастешь. Сейчас ты живешь здесь, с нами, тебе не надо о себе заботиться. Но этим могу заниматься я, если позволишь.

– Ты не захочешь, – прошептала, чувствуя себя довольно неловко.

– А ты доверься и увидишь, – предложил он. – А я буду знать, чем занять свое свободное время.

Свободного времени, по моему мнению, у него было не так уж много, но отказываться неудобно, поэтому кивнула в знак согласия. Демид же обнял меня за плечи и повел в дом.

– Если тебе вдруг случайно захочется поплакать, в этом нет ничего стыдного. Просто приходи ко мне, – выдал тихонько на ухо, словно тайну доверил.

Странно, но эта фраза подействовала как нейтрализатор. Комок в груди, который образовался после гибели родителей и мешал дышать полной грудью, стал понемногу таять.

Демид сдержал обещание и действительно заботился обо мне. А я шла к нему со всеми своими бедами, страхами и сомнениями, и он никогда не отказывался выслушать. И за это я была готова пойти за ним на край света и внимать каждому его слову, как истине в последней инстанции.

Передернула плечами, возвращаясь в настоящее, и горько улыбнулась.

Все это было так давно, словно в другой жизни.

Сейчас же мы изменились и отдалились, перестав быть близкими друг другу. И на край света за Гадаровым я бы уже не пошла, а вот столкнуть его вниз с этого края – мысль время от времени посещала.

И в этом была виновата не я.

Именно он вдруг перестал обращать на меня внимание и превратился в суровую ледышку. Иногда вел себя элементарно невежливо. Дистанцировался и превратился в чужака.

И я не собиралась взваливать вину на себя за такое его отношение. Его помолвка совершенно меня не касалась, и, если в нем остались хоть крохи прежней теплоты и человечности, он должен был понять и принять мое решение.

Глава 3

Обычно я заканчивала в пять или около того. Рублев никогда не настаивал на строгом соблюдении временных рамок и не требовал от подчиненных высиживать на рабочем месте от звонка и до звонка положенные восемь часов в сутки, чтобы потешить его самолюбие. Главное, укладываться с проектами в установленные сроки и не подводить руководство.