Чума
Шрифт:
– Так и сидел бы в Израиле, порядочный человек и знать не должен, какие они, менты.
– Аня выделила это слово не злостью, как старший сын, а брезгливостью.
– Вы ничего знать не хотите!
– В Юркином голосе снова послышалось совершенно неадекватное рыдание ("вы" - он, как и в детстве, сразу объединил их в единое целое: какую воду вы мне сделали, кричал из ванной, обнаружив, что вода в ванне слишком горячая).
– У ментуры под носом работают точки, их по вечерам объезжают с автоматами, собирают бабки, а менты только наркоманов трясут... да их и не очень трясут, потому что с них взять нечего, они охотятся на приличных
Столь явное перенесение внимания с собственной вины на вину ментов и Витино с Аней гражданское равнодушие внесло и в без того не лучшее душевное Витино состояние дополнительный оттенок тревоги и недоумения.
– Да, а что Мила по этому поводу думает?
– спохватился Витя.
– Она тоже торчит, мы вместе подсели. И тоже полиция виновата: во всем Тель-Авиве было не достать марихуаны, мы решили слегонца кайфануть на черном...
– Что это еще за черный?
– спросила Аня, преодолевая омерзение.
– Героин. Мы и не заметили, как подсели. Все, что зарабатывали, стали протарчивать, я уже учиться не мог, только кайф и ломки на уме.
– Это мы себе во всем отказывали, чтобы вас поддерживать, а вы в это время...
– как бы себе самой напомнила Аня.
– Ну, отказывали, отказывали - что теперь про это!..
Его готовность к злобным рыданиям была такова, что Витя поспешил задать деловой вопрос:
– Так, а что теперь Мила?
– Мы решили, она там будет переламываться, а я здесь. Вместе нам не соскочить, мы друг друга растусовываем.
Оказывается, и там не на кого положиться...
И уже в подъезде, на улице сначала расписанные стенки лифта, затем пожухлые тополя, растрескавшиеся тротуары, озабоченные пассажиры в метро всей своей обыденностью говорили ему: очнись, этот мир не место для романтических порывов.
В метро Юрка навалился на дверь с надписью "Не прислоняться", а потом и вовсе съехал на корточки. Типичная поза наркомана, им тяжело стоять, с улыбкой привычного сострадания впоследствии разъяснили Вите в наркологическом диспансере. Но самое удивительное - Юрка не видел в этой позе ничего вызывающего: а что такого, пускай все так делают, мне по фиг. Внезапно нахлынувшие жаргонные обороты Витя тоже ощутил как некое сползание. От светящегося студенчества к глуповатому пэтэушничеству. Даже туповатому из Юркиной речи ушли живые интонации. И почему он не хочет воздержаться от этих мерзких выражений - видит же, что всех коробит.
Или не видит?
А что он видит вообще?
Замечает ли он хотя бы время - кажется, ему уныло, но не скучно, и видит ли он со своих корточек, что отец вот уже два часа топчется на солнцепеке у знаменитой - вдоль стены переминаются с десяток понурых личностей - аптеки близ Апраксина двора, именуемой Апрашка, выкрашенной, как выражались в Бебеле, в цвет детской неожиданности и утратившей среднюю перекладинку на букве "Е" на своей вертикальной вывеске, - "АПТСКА", "АПТСКА", "АПТСКА" - перечитывал Витя в виде развлечения. Витя вынужден был держаться в сторонке - такого, как он, ни один барыга на пушечный выстрел не подпустит. В тротуарной толчее подходили какие-то восточные и западные люди с предложением услуг, Юрка с усилием поднимался на ноги, вступал в переговоры, но оставался неудовлетворенным: все черный предлагают. А ему нужен белый. "Тебе же нужен джеф?" - рискнул блеснуть новыми познаниями Витя. "Джеф - это
Жизнь рушилась, а народ толпился, пот разъедал, Юрка дожидался своего белого - будь у Вити склонность к философствованиям, он назвал бы это объективным ходом вещей, в соседстве с которым его собственное поведение казалось все более и более несерьезным, дамской истерикой какой-то.
Наконец Юрка о чем-то сговорился с двумя потертыми... нет, в этих субъектов как будто специально втирали золу из той кучи, которая всегда курилась дымком и пылью на задворках бебельской кочегарки. Вместе с Юркой они побрели по Садовой в сторону Гороховой. Витя следовал за ним, стараясь хорониться за прохожими, - ведь будь на его месте переодетый сотрудник милиции, он сейчас мог бы запросто раскрыть наркоманский притон; но Юркиным спутникам бояться, видно, было некого, оглянулся лишь один из них только раз, и Витю ужаснуло намертво впечатавшееся в его пыльное горбоносое лицо выражение злобной тоски.
Раскаленные пыльные улицы, по которым они брели, были скорее всего заурядными питерскими улицами, но у Вити было полное ощущение, что они влачатся по заброшенному городу - его глаза схватывали только облупленности, только баллончиковые загогулины, только рытвины в асфальте. То, что на улицах было довольно много людей, дела не меняло - значит, и тем зачем-то понадобилось посетить мертвый город.
Выслеживаемая им троица прошаркала лабиринтом душных дворов и двориков и, так и не оглянувшись, скрылась в ничем не примечательном подъезде. Витя уже давно покорился этому бреду, и только одна мысль держалась в его голове - вопрос, видит ли Юрка, что он погрузил их всех в какой-то не знающий пробуждения кошмарный сон.
Уже через пять минут ему стало казаться, что он торчит в этом геометрическом, цвета детской неожиданности безумном дворе не менее часа, а через пятнадцать минут - что половину дня. Главное, он уже поверил, что здесь ему предстоит так и скончать свои дни. Кажется, если бы он знал, за какой дверью скрылся Юрка (да что они там с ним делают?!. ведь в поликлинике на укол уходит максимум полминуты!..), он бы начал звонить и барабанить в эту ужасную квартиру - пускай застрелят.
Нет, все равно не стал бы, он же обещал Юрке только сопроводить его...
И сам почувствовал, какие это никчемные пустяки - "обещал", "не обещал": вся эта мишура имела значение в прежней жизни, но считаться с нею в теперешней было каким-то детским выпендрежем. Витя уже не имел сил думать о будущем, он хотел лишь одного - чтобы Юрка наконец сыскался.
Может, они ушли по крышам?..
Но в конце концов - скала с плеч - Юрка все-таки явился на свет из той же самой проклятой двери. И - о чудо - это был почти прежний Юрка, исхудавший, но живой. Именно живой - в лице появилась живая мимика, в голосе - живые интонации.
– Что ты так долго?
– спросил Витя уже практически без укора - так велико было его облегчение.
– Что ж делать, если у них один баян на всю колоду... один шприц на всю тусовку.
– (Витя оценил всю деликатность этой самопоправки.) - Следишь за ним, как за рулеткой, - ну когда, когда до меня дойдет!..
– А что там за обстановка, в этом... в притоне?
– зачем-то полюбопытствовал Витя, и Юрка ответил, ничему не удивляясь:
– В кухне нормально, мамаша с ребенком гулять собирается, а в комнате свалка - бутылки, банки... Обертки.