Чумные истории
Шрифт:
— Будьте любезны, поднимите руки, сомкните над головой. Закройте глаза и не открывайте, пока вас опрыскают дезинфицирующим раствором.
Сотни фонтанчиков голубоватой жидкости той же температуры, что ее кожа, забили из форсунок. Джейни не догадалась заранее набрать в легкие побольше воздуха и едва не задохнулась, пока в нее летели колючие, как иголки, струи. Когда струи иссякли, над головой заработал фен, и мощный поток безжизненного воздуха согнал голубоватую жидкость с ее тела под ноги на возвышение. Оттуда выползла вакуумная сушилка, мгновенно втянувшая в себя влагу. Фен переключился
Когда кожа высохла, женщина вручила Джейни тонкое голубое полотенце, велев насухо вытереть все складки тела, куда воздух мог не добраться.
— Возможно, следующие несколько минут покажутся вам не слишком приятными, однако я настоятельно советую проявить добрую волю, — сказала она, и Джейни показалось, будто в голосе у нее мелькнула нотка сочувствия. — Для вас будет лучше, если вы не станете сопротивляться. Тогда все закончится быстро. И мы получим точный результат. Иначе придется повторить.
Зонды, которые Джейни разглядела на столике, заключенные в пластиковую оболочку («Механический презерватив», — подумала Джейни), были смазаны надлежащими составами и введены во все открытые полости ее тела. На пупок, соски, в нескольких местах на грудной клетке, на закрытых веках и кончиках пальцев были прилеплены квадратики липкой ленты с внедренными радиодатчиками, которые передавали информацию.
— Почти готово, постарайтесь не двигаться, — велела женщина. — Скоро все закончится.
Джейни старалась не шевелиться, но была не в силах унять охватившую ее дрожь. Теперь ей было не видно, чем занимается женщина, но она услышала ее голос:
— Осталась всего одна процедура.
Придвинув табурет, она сняла с Джейни шапочку, подняла волосы, собрала на затылке, и немедленно их втянуло в другую, опустившуюся вниз вакуумную шапку.
Словно пытаясь утешить Джейни, медсестра сказала:
— Раньше волосы приходилось брить. Это все же намного лучше, не так ли?
Через ленту, заклеившую ей рот, Джейни только и смогла глухо промычать:
— Бабого лубу.
— Вот и хорошо, мисс Мерман. Мы почти закончили.
Из люка над головой спустились восемь панелей, вновь закрывшие Джейни со всех сторон. Она их не видела, а выползли они так тихо, что она почти ничего и не услышала, но отлично почувствовала, как вздрогнул под их тяжестью пьедестал, на котором она стояла.
Ей хотелось закричать, но рот был заклеен. «Интересно, — подумала она, — как бы реагировала на такой кошмар бесстрашная Этель Мерман».
Да конечно, пела бы песни, решила Джейни и принялась припоминать старые любимые песни. «Если буря бушует вокруг, подтянись и не унывай… Я просто стою и вспоминаю то, что мне нравится…» [15]
Раздалось тихое жужжание, и из панелей появились крохотные металлические щупы, каждый из которых, коснувшись кожи, мгновенно остановился, таким образом сформировав идеальную модель ее тела.
— Пожалуйста, не шевелитесь! Всего несколько секунд.
В этой ловушке, когда на нее были наставлены десять тысяч электронных датчиков, чувствуя себя будто в кошмарном сне, Джейни не могла даже петь. Она стояла внутри изощренного
15
Мюзикл «Карусель» Оскара Хаммерстайна и Ричарда Роджерса (1945).
Она вспомнила любимый эпизод из своего детства — шестнадцатый день рождения, когда ее тетка, модный в те времена ювелир, подарила ей нитку безупречного чистого жемчуга. Джейни убежала в свою комнату и, встав в полный рост перед зеркалом, сбросив с себя все, надела ожерелье, любуясь его мерцающим блеском, потом рассмеялась от счастья и крикнула, представив себе микрофон:
— Выношу благодарность всем устрицам, подготовившим для меня этот день…
Она вспоминала тот день, чтобы не сойти с ума, чтобы не закричать от страха, пока стояла, обнаженная, среди отвратительных, касавшихся кожи датчиков, в номерном ожерелье из безупречно чистой пластмассы. Волосы, схваченные вакуумным устройством, стояли дыбом, костяшки пальцев побелели. Ей было страшно. Снова и снова она представляла себя юной девочкой, невинной и полной счастливых надежд, едва только начинавшей ощущать себя женщиной. О том, что она стоит посреди холодной, пустой комнаты, под пристальными глазами охранников, немолодая, начавшая увядать, Джейни старалась не думать. А когда через датчики прошел ток, через кожу, через все ее существо, и они безупречно синхронно отметили каждую клетку, молекулу, каждый атом ее существа, Джейни беззвучно зарыдала над утраченной невинностью и всеми рухнувшими надеждами.
Пятнадцать
По разбитой, пыльной колее они ехали из Виндзора в замок, где Адель провела свое детство, когда еще не служила фрейлиной Изабеллы.
— Я столько раз ездила этой дорогой, что помню здесь каждый валун и каждое дерево, — сказала она. — Кажется, на послушной лошади я могла бы проехать ее с закрытыми глазами.
— А как вам эта? — спросил Алехандро.
— Очень хорошая кобыла. Посмотрите сами, — сказала девушка.
Она ехала впереди по узкой колее, чтобы показывать дорогу. Так что он, заехав вперед, поравнялся с ней и увидел, что Кэт дремлет, прижавшись к груди Адель. «Хорошо ей», — подумал он с некоторой долей зависти.
В лесу было прохладно и тихо. Тишину нарушал только их негромкий разговор да стук копыт. Лишь ястреб, прокричавший высоко в небе, казалось, посягнул на их уединение.
День был теплый, воздух пахнул сладкими цветами, и Алехандро, хотя и помнил, чем могло закончиться их путешествие, был почти счастлив.
— Трудно поверить, что в этом мире столько бед и тревог.
Адель глубоко вздохнула, и грудь ее поднялась. Кэт заерзала, и Адель прижала ее к себе покрепче.
— Мои тревоги еще впереди, — сказала она.
— Почему?
— С тех пор как умерла моя мать, я единственная наследница всех земель и владений отца, — отвечала Адель. — А они огромны.
— Не понимаю, — сказал он. — Каким образом может богатство стать причиной тревоги?