Чумные

Сиряченко Максим Николаевич

– Так вот о чем он говорил перед смертью... Тогда, когда говорил про ненависть и то, что хотел бы быть вашим другом.

– Именно.
– Сказал он и отвернулся к груде мрамора в саду. Несколько секунд он был неподвижен, как глиняная статуя, пытался взять в узду свои чувства, которые захлестнули его после короткого пересказа. И не смог. Его перчатка глухо скребнула ногтями по мрамору.
– Черт, теперь и у меня на душе скребут кошки. Всколыхнул все горе, которое только стало оседать.

"Конечно, остаться сиротой и иди в дом к незнакомцу - идея хуже не придумаешь. И не хочется зависеть от кого-нибудь. Только вот... Он теперь не кажется тебе незнакомцем, верно? Филипп знал

тебя, когда ты была маленькой, твою мать, отца. Знал твоих родителей, и ты тоже его помнишь, смутно, но ведь тебе тогда было семь лет. Он поклялся твоему отцу, что будет защищать тебя, и еще говорил, что это теперь его обязанность...
– Тут внутри Ванессы что-то подпрыгнуло, испугавшись догадки.
– Он ведь мог сказать это специально, потому что видит, что я не терплю своей слабости. Хочет преподать это в таком свете, чтобы я клюнула...

Эй, может, хватит видеть везде врагов?

Он сказал так, потому что видит, какая ты на самом деле, видит тебя настоящую. Видит, что ты чертовски гордая, что ты у себя на уме и вообще не хочешь от кого-то зависеть. И, несмотря на это, он пытается тебе помочь, чтобы ты не шлялась по улице, как нищая. Кто бы сделал такое, зная о твоем характере? Никто. Никому ты такая не нужна. А он старается. Он ведь уже догадался, что ты не вернешься в тот дом, где умер отец.

Тогда, может, стоит посмотреть на него не как на человека, которого с тобой не связывают кровные узы? И не как на близкого друга семьи. А как на кого? Как на лекаря?"

Ванесса вздрогнула. Стило ей вновь подумать о Филиппе не как о человеке, который готов взять безропотную сироту-служанку под свое крыло, а как о лекаре, алхимике, как внутри нее снова всколыхнулось горе. Они ведь вместе лечили ее отца. Черт, а она так верила, что у них получится, что отец выздоровеет и все вернется на круги своя.

Да, ей было горько. Так горько, что грудь казалась ей одним сплошным ожогом, глубоким, доходящим не до кости - до души. Но было кое-что, смягчавшее боль. Немного. То, что взяло ее сознание под контроль и заставило Ванессу перестать горевать и подумать о своем будущем. Это была та самая ее часть, смирившаяся со смертью Солта, когда его положили в кровать под полкой с книгами.

– Скажите, Филипп, почему мой отец умер? Почему болезнь не поддалась?

– Так часто бывает. Как человек стремится выжить за счет смерти болезни, так болезнь стремится выжить за счет смерти человека. Может, мы смогли бы его спасти, если бы начали лечение раньше.

– Насколько раньше?
– Спросила девушка и внутренне замерла. Ей одновременно очень хотелось услышать ответ и не хотелось слышать его вовсе.

– Как только появились первые симптомы.

– И не было никаких шансов начать лечение раньше?

– Мы и так пошли через шторм, чтобы выиграть пару дней. Мы сделали все, что могли, Ванесса. И как бы это ни было грустно, мертвых не вернуть. Память о нем навсегда останется с нами, но его срок в этом мире закончился. А наш еще нет.

– Я в первый раз столкнулась с чем-то серьезным. До этого болезни были безобидными или почти безобидными. Такого - никогда. Если бы не ваши старания, он бы и не проснулся перед смертью...

Ванесса оборвала себя на полуслове, но не потому, что сказала лишнего. Алхимик все еще казался ей кем-то не таким, кого ей хотелось бы видеть каждый день в своем доме. Но она была почти полностью уверена, что это пройдет. Его откровенность и клятва перед ее отцом, то, что он нашел ее и прояснил все, что до этого было скрыто как в густом речном тумане, подделанная королевская милость - все это говорило о том, что лекарь сам хочет обезопасить ее. Ванесса снова посмотрела на Филиппа не как на

возможного опекуна и не ка на человека с характером и личными стремлениями. Она посмотрела на него как на учителя. Невольно, неосознанно промелькнула мысль о том, что Филипп мог бы многому ее научить.

Молчание затянулось, и Филипп решил воспользоваться моментом.

– Вам здесь нравится?

– Да. Очень необычное место. Прекрасное место.

– Вы сами его нашли?

– Случайно. Прекрасно, правда?

– Прекрасно. Мне оно тоже нравится.

– Правда?

Филипп посмотрел на девушку и случайно столкнулся с ней взглядом. Впервые за весь их разговор. Думал, что не выдержит и отведет глаза в сторону сразу же, но не отвел. Он увидел, как это место благотворно влияет на Ванессу, заметил, как при разговоре о мраморном саде ее лицо делается мягче, приятнее, как его трогает слабая улыбка, а взгляд делается теплее. Откуда-то изнутри, от сердца, в нем поднялась волна тепла. Лекарь все же заставил себя прекратить любоваться ею и отвел взгляд на мраморные развалины.

"Если это чувствовал Солт при каждом взгляде на свою дочь, - подумал Филипп, - то тогда я понимаю, как тяжело ему было провести три года на войне, как он без нее тосковал. И каким счастьем для них обоих был визит "Гордого" на Зеленый берег".

– Правда. Оно древнее, как мир, но здесь не ощущается течение времени. Здесь как будто застыла молодость минувших веков, хоть мрамор уже наполовину зеленый от трещин и мха. Древнее место, но вечно молодое.

– Вы говорите так, как если бы много путешествовали всю жизнь.

– Не то, чтобы очень. И все же я был во многих местах. Некоторые заставляют сердце сладко замирать, другие страшнее самых ужасных кошмаров. Был и в местах, созданных людьми и ими же позабытыми, столь же древних, как и это. Но в них чувствовалось, что те места уже давно мертвы. А это - нет. Мне кажется, что его создавали не люди, этого места как будто коснулись Бессмертные.

"Он так часто повторяет мои мысли... Как будто видит то, что происходит в моей голове" - Отметила она мимолетно. И эта мысль ее не испугала, не насторожила, а чуть-чуть обрадовала.

– Ванесса, последний вопрос.

– Задавайте. И оставьте потом меня одну. Здесь со мной ничего не случится.

– Вы вернетесь домой?

"Какой именно дом он имеет в виду?" - Спросила себя девушка и поняла, что это неважно. Ответ все равно один.

– Нет.

– Хорошо. Тогда подумайте над моими совами.

– Обязательно.

"Она больше меня не ненавидит" - Подумал алхимик, спускаясь по лестнице балкона.

"Я больше его не ненавижу" - Сказала себе Ванесса, когда осталась одна.
– "Я не прониклась к нему глубоким доверием, не люблю его даже как друга, и он все еще кажется мне чем-то диковинным, но я больше его не ненавижу. Он ведь постарается дать мне все, чтобы было и доверие, и любовь, и чтобы мы привыкли друг к другу. Черт, нет, буду честна хотя бы с собой... Я все-таки уже считаю его за того, кому можно верить на слово. После всех этих откровений и разговоров о наболевшем невозможно не сблизиться".

"Этот человек совершил тяжелейшее преступление против Короны... Как ты думаешь, Ванесса Аретин, пошел бы он на такое только ради твоего отца? Он делает это и ради тебя тоже".
– Сказала ей другая Ванесса внутри нее, всегда расчетливая и прагматичная.

"Но нельзя же, чтобы он столько сил пускал только на меня. Чтобы я была жива и здорова только его стараниями, его риском... Где это видано? Я должна буду отблагодарить его, как только смогу. Игнорировать факт предоставленной помощи и отвечать хулой на добро - это слишком низко. Тем более для нас с тобой".