Чумные

Сиряченко Максим Николаевич

– Доброе утро. Вы сегодня рано.
– Поприветствовала его Ванесса.
– Как там поселение? Как патрулирование?

– Никак. Сегодня мне сказали, что стража сама справляется с патрулированием. Поэтому теперь я буду возвращаться раньше, а уходить позже.

– Правда? А кто сказал?

– Священник Мартин.
– Не моргнув глазом, соврал Филипп.
– Сказал, что стража всегда должна быть при деле, иначе начнутся разбои и пьянство. Поэтому я теперь свободен от патрулирования, обхожу только дома на самой границе с очагом

болезни.

Ванесса подошла ближе, с интересом взглянула на груду пергаментов. Вытянула один снизу и просмотрела его сверху донизу. Тут ее внимание привлек знакомый символ в правом нижнем углу листа. Очень знакомый. Она видела его почти каждый вечер, проводила пальцами по выпуклым линиям, пока читала "Виды болезней...". Этот же символ был оттеснен на корешке переплета книги.

– Филипп, мне знаком этот знак.
– Проговорила она с растущей уверенностью.

– Неудивительно, эти свитки лежат здесь каждый день по несколько часов. Ты и раньше в них заглядывала.

– Но заметила только сейчас.

– Интересно, и где ты могла его увидеть, если не в моих листах? Это, между прочим, моя подпись.

– Ваша подпись?
– Глаза Ванессы стали еще больше.

– Однажды кто-то из студентов украл мою работу и выдал за свою. Хотя я сам тогда был студентом... С тех пор я взял за правило подписывать свои работы личным опознавательным знаком. Не совсем подпись, но свое дело делает.

Ванесса вдруг ушла куда-то к себе в комнату и вернулась с книгой в руках. У нее не заняло много времени стащить ее с полки, где стояли все остальные.

– Вот здесь, на переплете, оттесненный печатным прессом. Это ведь он, верно? Один в один.

– А, точно. Совсем забыл.
– Он принял из рук Ванессы книгу и слегка стукнул себя по лбу. Все-таки то, что заменило ему сон этой ночью, не было сном. Мысли по-прежнему легко скользили в его извилинах, но вот долговременная память была похожа на залитый смолой часовой механизм. Вроде бы все четко структурировано и подогнано друг под друга, и работает, и лишнего ничего нет, но, черт, как же все долго проворачивается...

– Что забыли?

– Я уже видел эту книгу, ты один раз оставила ее на столе и она попалась мне на глаза. Понятно, где ты раньше видела мою подпись.

– Вы - автор?
– Ванесса посмотрела на своего опекуна по-другому. В ее глазах загорелся почти восторженный блеск. До восторга было рукой подать.

– Автор не в том плане, в каком это сейчас принято считать. Труд написан мной, но не подписан моим именем, только этим знаком, который, в общем-то, ничего не значит и никакого смысла не несет. Когда была издана эта книга, мне запретили печататься, в то время Церковь была сильной властью, и трактаты с моим именем сжигались. Пришлось подписаться знаком, который я использовал в университете, чтобы ловить за нос тунеядцев и нахлебников, и остаться неизвестным. Только так удалось перепечатывать и спасать некоторые экземпляры.

–

Тогда можете подписать мою книгу?

– Зачем тебе?
– Лекарь застыл с раскрытой книгой в руках и посмотрел на свою подопечную. На его лице ясно читалось изумление.

– Ну, все остальные безымянные. А у меня будет с вашим именем, особенная. Разве нет?

– Стало быть, тебе понравилось содержание.
– Сказал он утвердительно. На короткое время Филипп решил не обращать внимания на скромность.

– Очень.
– Ванесса улыбнулась.
– Пусть там нет приключений и любовных интриг, написано потрясающе.

– Спасибо. Ты уже все прочла?

– Трижды.

– Трижды?
– Его левая бровь оказалась выше левой. Сначала он испытал легкое недоверие и удивление, но потом ему вдруг стало смешно. Он улыбнулся, не обнажая зубов, протянул ей книгу.
– А зачем тебе тогда подпись на книге?

– То есть?
– Девушка рефлекторно взяла свое сокровище и только потом недоуменно посмотрела на приемного отца.

– Знания, которые я вложил в эту книгу, теперь у тебя в голове. И ты знаешь, что ее написал я. Мысленно ты уже видишь на ней мое имя, разве нет?

– Ну-у...
– Протянула она жалобно, протягивая книгу вновь и пряча улыбку за наигранно печальными глазами, в которых плясали озорные искры.

– Ладно.
– Он нехотя положил книгу на стол, обмакнул перо в чернила и вывел аккуратным почерком имя и фамилию на первом титульном листе. Ворчливый и строгий, чуть-чуть рассерженный тон скрывал смущение алхимика.
– Семнадцать лет, уже замуж пора, а ведешь себя, как маленький глупый ребенок.

Филипп передал девушке книгу. Ванесса взяла ее в одну руку и тут же заключила лекаря в объятья, раздался ее смех. Алхимик улыбнулся.

– Извините.
– Она отпустила Филиппа и взяла открытую книгу обеими руками, глядя то на нее, то но лекаря.
– Вы, наверное, устали после ночной работы, а я вас донимаю своими глупостями.

В ее голосе было много радости и немного смущения. Филипп, услышав эти слова, вспомнил, что хотел что-то сделать, и тут же вспомнил, что именно. Провести с ней время. Надышаться перед смертью. И девушку можно было понять. От скуки в четырех стенах, без уроков и занятий, с читанными-перечитанными книгами и без друзей-сверстников он бы и сам сделал что-нибудь, чтобы развлечь себя и ее.

– Вообще-то нет, не устал.

Слова Филиппа были правдой. Хоть он и не смыкал глаз всю ночь, ощущение было таким, как если бы он все-таки проспал половину той ночи. Лекарь чувствовал себя отдохнувшим и почему-то совершенно не испытывал угрызений совести по поводу того, что остался дома вместо патрулирования. Филипп чувствовал и знал, что то, чем он занимался, важнее. Чувствовал, что предначертанное не получится ни изменить, ни избежать его, и потому делал то, что считал нужным. А кто-то вел его за руку, контролируя каждый шаг.