Чур, Володька — мой жених!
Шрифт:
А ещё я читаю на продлёнке. После уроков мне приходится каждый день там сидеть до самого вчера: до половины седьмого и даже до семи. Потому что если домой идти — нужно через дорогу переходить. А там движение сильное. И на этом месте часто аварии бывают. Родители боятся, что меня машина собьёт. И я сижу и беседую с техничкой. И жду, жду… А днём мы гуляем по школьному двору. Двор у нас большой: за спортивной площадкой растут яблони и вишни — тут когда-то был сад. Гулять там хорошо, только там часто встречаются какашки: человеческие или собачьи — не знаю. Они всё портят, потому что на них можно нечаянно наступить. Но это — когда тепло, а зимой — снег. И если его очень много, он может в сапоги набиться. И тогда ноги будут мокрые — тоже неприятно.
Однажды
Папа у меня тоже Рик, понятное дело. Но он так расписывается, что никогда в жизни не поймёшь, что это Рик, и тем более не подделаешь!
Потом я подумала, что если я выйду замуж, то фамилию придётся поменять. И роспись тоже! «Нет, — подумала я, — не буду менять. Не каждому так в жизни повезло, чтобы фамилия была не как у других, а редкая. Вот имя у меня — как у всех. У нас в классе четыре Тани: Чернухина, Мареичева, Шибанова и я. А в саду, кроме меня, была Таня Фокина. Всё время путаница!»
Мама говорит, что она хотела назвать меня Олей. В общем, Таней тоже хотела, но боялась, что меня будут дразнить песенкой из фильма: «Ах, Таня, Таня, Танечка, с ней случай был такой: служила наша Танечка в столовой заводской…» Мама не хотела, чтобы я служила в заводской столовой. Но потом всё-таки почему-то назвала Танечкой. Надо сказать, что никто и никогда меня этой песенкой не дразнил. ТОлстой вот дразнили. «Рик, снимай парик!» — тоже дразнили. Сто раз! А по имени — нет.
Зато мама иногда называет меня Татой. В моей любимой книжке Чуковского «Бибигон» есть две девочки: Тата и Лена. Вот меня тоже называют Тата. И мне это приятно! Когда я была маленькая, у меня была пластинка, где Чуковский сам свою книжку читает. Мне очень нравилось! И я её слушала целыми днями. Бабушка говорила, что она сейчас сойдёт с ума от этого Бибигона. А я уже знала всю сказку наизусть, но всё равно, всё равно слушала и слушала, и слушала. Я представляла себе, что я сама — Бибигон, и я сражаюсь с коварным Бурундуляком, с огнедышащим драконом, который не пускает на Землю мою родную Цинцинеллу — мою сестру! Я побеждаю! Сестра Цинцинелла в восторге хлопает в ладоши, мы летим на Землю, в прекрасное Переделкино, к дедушке Чуковскому!
Иногда Бурундуляком был мой деда Миша. И я рубила ему голову настоящей шпагой — такой длинной штукой, которая помогает ботинки надевать. Взрослые называют её ложкой почему-то, но она на ложку совсем не похожа. На ней, на ручке, ещё есть голова какой-то тётеньки. Говорят, это Нефертити, египетская царевна.
Я вырасту и стану писательницей, как Чуковский. И не буду работать в заводской столовой — мама напрасно волнуется. Я буду героем — как Бибигон, как наши октябрята, как Рикки-Тикки!
На продлёнке я как-то раз нашла кольцо! Оно лежало на снежной утоптанной дорожке перед школьным крыльцом и сияло на солнце! Я подняла его и стала рассматривать. Золотое! Настоящее! С большим жёлтым камнем, прямоугольным. Самое удивительное, что моя мама ещё раньше нашла на улице такое же точно кольцо, только с малиновым камнем. Это просто чудо какое-то! Я завернула его в носовой платок и спрятала в портфель. А потом перепрятала в карман школьного фартука. А потом переложила в другой карман. А потом надела на палец. А потом опять убрала в карман. А потом показала девчонкам, Вичке и Любке. «Только никому не говорите! — сказала я. — Потому что это тайна!» Чтобы никто не подглядел, мы отошли подальше, под берёзы, ближе к забору, спрятались за кустом, и я показала им своё сокровище. И тут
Наша школа образцовая! Нас ещё в самом начале учёбы собрали в школьном коридоре, который называется почему-то рек-ре-а-ция, пришла директор школы и сказала, что наша школа получила переходящее красное знамя как самая-самая лучшая. И что мы должны гордиться! А ещё — отлично учиться и примерно себя вести, чтобы самую лучшую на свете школу как-нибудь нечаянно не опозорить. Ну я не опозорю. У меня все пятёрки в четверти.
В одной рекреации у нас фотография на всю стену, где изображён парад Победы на Красной площади в 1945 году. Там наши солдаты бросают к Мавзолею фашистские знамёна. А интересно, у фашистов были переходящие красные знамёна? Нет, красных, скорее всего, не было. Были какие-нибудь чёрные, злодейские. И наши их — в кучу, а потом подожгли, наверное. Так им и надо, гадам фашистским! Ирка сказала, что свастика расшифровывается так: «Гитлер, Геринг, Гимлер — гады!» А потом мы с ней учились правильно рисовать советскую нашу звезду, чтобы она была ровная. Каждый октябрёнок должен уметь нарисовать звезду, как положено.
Во второй рекреации — фотография, где изображён памятник советскому солдату с девочкой спасённой на руках. Этот памятник находится в Берлине. Я знаю — мы про него стих учили. Он мне очень нравится. Девочка так доверчиво прижалась к нашему солдату! Потому что он добрый, настоящий богатырь. Как Илья Муромец. Или как папа.
Наша школа — самая лучшая. И учительница самая лучшая! Это не Татьяна Григорьевна, нет! Она от нас уже ушла! У нас теперь Зоя Николаевна! Она вставала на защиту, когда меня дразнили мальчишки! Она самая умная и самая добрая! И мне об этом хотелось всему миру крикнуть! А тут девчонки из параллельного класса на перемене пришли и хвастаются: «Наша Клара Павловна лучше всех!» А я: «Нет, наша Зоя Николаевна!» А они: «Нет, наша!» И тут я возьми и брякни: «У вас дрянь, а не учительница!» А девчонки побежали и нажаловались: «Танька сказала, что Вы — дрянь!»
Я ведь эту Клару Павловну совсем не знала, плохая она или хорошая! Я только хотела сказать, что наша — лучшая, а вот какой ужас получился! И нужно было мне идти извиняться. А извиняться очень трудно! И очень страшно!
Я извинилась. Клара Павловна поджала губы и ничего не сказала. А мне до сих пор почему-то больно.
Что ещё вам рассказать про школу и про продлёнку? Там я стала ходить на хореографию, а потом и на художественную гимнастику. На хореографии требовался спортивный купальник, чёрный или синий, чешки и белая юбочка. Мама мне такую юбочку сшила. Белую, но с фиолетовыми колокольчиками. Я не очень-то худенькая, хотя есть, конечно, девочки и потолще меня. На самом деле это немножко смешно, когда они танцуют. Но я стараюсь не смеяться. Ведь я знаю, как это невыносимо обидно, меня ведь тоже дразнили. И мама сказала, что я не должна об этом забывать. И ещё — что слабого травить стыдно.
На хореографии мы разучивали полонез и полечку. Ну и первую позицию, вторую позицию, третью…
Но больше мне нравится гимнастика! У нас преподавательница, совсем молоденькая Юлия Евгеньевна. А мы её просто Юля зовём. И она улыбается. И отзывается. Я почти сразу научилась делать мостик и шпагат. И даже поперечный шпагат — тоже. А это мало кто у нас может! Потому что я оказалась гибкая и к гимнастике способная. Я могу делать колечко и закладывать ногу за голову. Кувыркаюсь я тоже вполне сносно. Так что моя дорогая гимнастика по вторникам и четвергам помогает мне пережить тоскливое время продлёнки!