Чувство реальности. Том 2
Шрифт:
— Погодите, а пистолет? Он что, вошел в квартиру уже с пистолетом?
— Нет. Когда было решено, что он остается ночевать, он спустился вниз, к машине, чтобы забрать из бардачка банку с травяными капсулами для похудания, которые принимал на ночь регулярно, заодно прихватил и пистолет.
— А губная помада?
— Просто взял у Кравцовой, выбрал самую яркую и водостойкую. Потом очень тщательно убрал квартиру, надел на Вику те драгоценности, которые ему больше всего нравились, накрасил ей губы и ушел. А на следующую ночь отправился искать подходящую проститутку, чтобы все повторить, но только уже без пистолета, —
Маша мелкими глотками пила минеральную воду. Ему показалось, что стакан в ее руке слегка дрожит.
— Он как-то объяснил, почему ему пришла в голову идея заклеить ей рот лейкопластырем? — спросила Маша шепотом, когда отошел официант.
— Да, он рассказал, что проделал это уже однажды, очень давно, в ноябре восемьдесят пятого. Он служил в армии, в стройбате, строил под Москвой генеральскую дачу. Рядом находился детский санаторий. Завхоз торговала самогоном, и солдаты бегали туда ночами. Там было много красивых девочек. Как-то он получил увольнительную, съездил в Москву, в гостях у какого-то приятеля посмотрел по видео классный триллер про парня, который заклеивал девочкам рты лейкопластырем, насиловал и душил их. Это произвело на него такое сильное впечатление, что он не мог ни спать, ни есть. И однажды украл в медпункте рулон широкого пластыря. Он даже рассказал, почему попал в медпункт. Ему лицо опалило во время сварочных работ. Были небольшие ожоги, сгорели брови и ресницы. Так вот, когда пришла его очередь бежать ночью за самогоном, он прихватил этот рулон, а заодно и ножницы. Попав в санаторий, долго не мог найти завхоза, поднялся на третий этаж и увидел, как воспитательница тащит за руку девочку лет двенадцати, босую, в ночной рубашке. Она была худенькая, беленькая, очень красивая, прямо как в том кино. Его никто не заметил. Он спрятался. Воспитательница завела девочку в какую-то комнату, заперла дверь и удалилась. Он подождал немного, вылез из своего укрытия, обнаружил, что ключ торчит снаружи, вокруг никого, и вошел в комнату, — Арсеньев помолчал, закурил и заметил, что Маша опять стала совершенно белая, как тогда в больнице.
— Что было дальше? — спросила она и налила себе еще воды.
— Девочка дремала, сидя на полу у батареи.
Он заклеил ей рот лейкопластырем. Она врезала ему ногой в пах и выпрыгнула в окно. Что с ней стало потом, он не знает. Он испугался, убежал, больше в санаторий никогда не заходил и потом много лет оставался вроде бы нормальным человеком, пока не обнаружил пистолет в багажнике новой машины.
— Вы не спали всю ночь, — грустно вздохнула Маша, — вы всю ночь его допрашивали.
— Ага, он разговорчивый до ужаса, — ухмыльнулся Арсеньев, — хлебом не корми, дай рассказать о себе, таком необыкновенном и сложном. Недаром же он таскался по всем этим ток-шоу. Но знаете, что самое интересное? Детский санаторий находился в деревне Язвищи, в том же здании, где мы с вами побывали сегодня утром. А фамилия девочки была Григорьева. Нянька ведь при вас рассказывала, как эта Григорьева выпрыгнула из окна третьего этажа в ноябре восемьдесят шестого. Она еще почему-то вас приняла за нее. Интересно, как ее звали, ту девочку? И что с ней стало потом?
Маша сидела, низко опустив голову, и ковыряла вилкой салат.
— Почему вы мне сразу, утром, не сказали про Феликса?
— Потому что вы
— Нет, чуть позже, пожалуйста, — сказал Арсеньев, — у нас еще много закусок.
— Почему вы не едите? — тихо спросила Маша.
— Страдаю, — вздохнул Арсеньев, — все думаю о трех тысячах долларов, которые потерял по вашей милости. Надо было взять их у Рязанцева. Я теперь ночами не сплю и представляю, сколько всего мог бы купить на эти деньги.
— Например?
Арсеньев отправил в рот кусок утиного паштета и медленно произнес:
— Новую машину.
— На приличную не хватит, — покачала головой Маша.
— Ну тогда новый костюм. И еще я бы съездил в Грецию на остров Родос.
— Почему именно на Родос?
— Не знаю. Видел картинки в каталоге какой-то турфирмы. И еще я бы купил новый письменный стол, кожаный крутящийся стул, хороший спиннинг, маску для подводного плавания, кроссовки “Адидас”, дубленку и новые зимние ботинки долларов за сто пятьдесят.
— Все, стоп, ваши деньги уже кончились, — улыбнулась Маша.
— Да, действительно, а вроде бы ничего и не купил. Что с вами было в больнице?
— Со мной? В больнице? — Маша сделала удивленные глаза.
— Вы сидели там совершенно белая, а когда эта нянька перепутала вас с какой-то Григорьевой, вы чуть в обморок не упали.
— Я? В обморок? — Маша засмеялась. — Это вы чуть не упали, когда я вам сказала про “Фольксваген-гольф”.
— Еще бы мне не упасть, — хмыкнул Арсеньев и, помолчав, спросил:
— Как вы думаете, Рязанцев заберет жену из больницы?
— Я об этом не собираюсь думать, — Маша нахмурилась и помотала головой, — я просто найду способ связаться с ее детьми и отправлю им подробное послание по обычной почте или по электронной.
Замяукал телефон, Маша долго рылась в сумке, наконец отыскала.
— Где ты? Почему не звонишь? — спросил Григорьев.
— Привет. Со мной все в порядке. Я ужинаю в ресторане, — ответила она по-английски.
— С кем?
— С майором милиции.
— Очень интересно. Скажи, тебе картинки пригодились?
— Конечно! Я же говорила, что я гениальный психолог.
— Машка, не морочь мне голову, я знаю, что убийцу задержали, какой-то Феликс Нечаев, заместитель Кравцовой.
— Да. Он самый, который на картинках.
— Я с ума с тобой сойду, честное слово, — проворчал Андрей Евгеньевич по-русски, — скажи, ты здесь нормально питаешься?
— Я же говорю, что сижу в ресторане, в отличном ресторане, передо мной много разной еды, вкусной и полезной.
Подошел официант и поставил на стол бутылку французского вина “Божоле” 1986 года.
— Мы не заказывали, — удивился Арсеньев.
— Это вам презент вон от того столика, у окна.
— Почему ты замолчала? — спросил Андрей Евгеньевич. — Все в порядке? Ответь, пожалуйста.
— Да, все хорошо, не волнуйся, я тебе потом перезвоню, — Маша резко захлопнула крышку телефона.
За столиком у окна, совсем близко, сидел в одиночестве элегантный старик, с седым военным бобриком. Верхняя часть его лица казалась темнее нижней. Вероятно, он совсем недавно сбрил бороду. На нем был дорогой серый костюм, белоснежная рубашка, строгий галстук в косую полоску. Он смотрел на Машу, улыбался и приветливо махал рукой.