Чувство Родины. Стихи и поэмы

Фирсов Владимир Иванович

ГЛИНКА В ДОРОГЕ

Егору Исаеву

Где-то там, за спиной, Остаются его домочадцы. К ним в раскрытые окна Влетает пушок тополей. — Сторонитесь, леса, Дайте Глинке промчаться! — Полно, Яков, коней пожалей… — И, от бега устав, Кони сами на шаг переходят. А июньское солнце Плывет в океане берез, И слуга не спеша Говорит о хорошей погоде, И верста за верстой Уползает из-под колес. В мире много лесов, Много солнца и пашен, Много песен, Но в каждой печаль и тоска. — Спел бы, Яков, Хорошее что-нибудь, наше… — Это можно. Дорога еще далека… — Да, наверное, в песне Заложена добрая сила, Если Яков поет, Не стыдясь накипающих слез. Плачет старый слуга, — Значит, плачет Россия! И верста за верстой Уползает из-под колес. Яков смолк. Обернулся: — К дождю, видно, парит. — Глинка смотрит куда-то, Роняя слезу невзначай. — Ты, Михайло Иваныч, И барин и вроде не барин. — Что? Ах, да. Как угодно тебе величай. — И проселочный тракт. В перелеске спешит затеряться, И гроза, приближаясь, Тревожит бездонную высь. — Сторонитесь, леса, Дайте Глинке промчаться! Эх, Михайло Иваныч, Держись!

ВЫ КОГДА-НИБУДЬ СЛЫШАЛИ!

1

Удивленно

взирало глазастое лето, Изумленно глядел затихающий лес, Что меха у гармошки Небесного цвета, А глаза у мальчишки Светлее небес. Заиграли лады и басы загудели, Стало легче дышать в предвечернем краю. И в раскрытые окна Старухи глядели, Немудреную жизнь вспоминая свою. Лес притихший молчал, Соловьями не щелкал, В половодье зари догорал. Как играл девятигодовалый мальчонка На Смоленщине, родине Глинки, играл! Косари возвращались с работы. Молчали. Понимали они, на косье опершись, Озорство малыша и величье печали, Что сумели войти в их привычную жизнь. Ну, а что, как потомка великого Глинки, Научив и косить и пахать, Замотают по свадьбам и вечеринкам И забудут учиться отдать? Будут годы лететь на крыле ястребином, Будут реки мелеть, опустеют сады, И, священным огнем полыхая, Рябины Будут грустно глядеться В глухие пруды. И земля сиротливой окажется сразу. И тогда Холуи побегут хохоча Утверждать на земле беззаконие джаза, На земле Ломоносова и Ильича.

2

Не кичитесь своею эстрадною спесью, Барабанные палочки джазовых стран! Вы когда-нибудь слышали Русскую песню, Но не ту, что пижоны несут в ресторан? Не про бублики, нет, Не про чубчик веселый, Не про стильных девчонок. А слышали вы Песню ту, без которой Российские села, Города нашей Родины станут мертвы? Эта песня брела за скрипучей сохою, Голосила века над бедой мужика И уныло стояла, как горе лихое, У тяжелых, заплеванных стен кабака. Эта песня стонала В солдатских казармах, В казематах столиц и в сибирских снегах, Зло плевала в лицо Палачам и жандармам, Рядом с Лениным шла И осталась в веках! С этой песней солдаты на битву вставали, Ей хозяйкой по белому свету бродить, Чтобы наши потомки По ней узнавали, Как мы жили и как мы смогли победить Чтобы помнили наши тяжелые раны, Свято помнили песен отцовских слова, Чтобы помнили гордо — Они не Иваны, Не помнящие родства! Мы еще создадим небывалые песни, Их подарим земле и весенним ветрам, Так что зря вы кичитесь Эстрадною спесью, Барабанные палочки джазовых стран!

«Ты говоришь…»

Ты говоришь, Что на сердце тоска. Не плачется. А выплакаться надо… Пойдем вдвоем На шелест листопада, На ту звезду в тиши березняка. Не торопись. Постой в рассветной сини, Потрогай кожу матовых берез И, трижды вслух произнеся — Рос-си-я! — Не сдерживай до боли нужных слез. Вот ты не верил В искренние слезы. А сам, Войдя в лесную полутьму, Стоишь, Молчишь наедине с березой И плачешь неизвестно почему. А я-то знаю… В гомоне застольном, В никчемных спорах, В мелкой суете Мы растерять уже сумели столько, Что стали Где-то, может быть, не те. Стыдимся чувств. И с каждым новым годом Стареет сердце и душа болит. И только здесь, Наедине с природой, В нас первородство наше говорит. Ты плачь, ты плачь! Я слез твоих не вижу Сквозь собственные слезы… И когда Вернешься в город, Не забудь, как дышит В тиши берез рассветная звезда.

«Ничего на свете не желая…»

Ничего на свете не желая, Об одном Мечтается в пути — Как бы красоту родного края До людского сердца донести. Рассказать бы, Как тоскует ясень, Листья торопливо оброня. Наливать бы, Как закат прекрасен Сквозь узоры старого плетня. Спит дорога. Колеи размыты. В лужах отсвет гаснущей зари. Завтра на рябине Басовито Загудят, засвищут снегири. Облака размыто розовеют Над покоем русской тишины. Спи, село! Пускай тебе навеют Звезды ночи неземные сны. Пусть приснятся Тройки озорные, Шум гармони, балалаек звон, Ярмарка, Где краски расписные, И колокола со всех сторон. Пусть тебе приснятся В самом деле Сотни разносолов на лотках, Алые качели, Карусели В разноцветных лентах и платках. Спи, мое село. Спокойной ночи. Звездам в лужах зябнуть до зари. Стали дни значительно короче, Это — осень, что ни говори. Но и с нею Жизнь не умирает, Но и с ней Мечтается в пути: Как бы красоту родного края До людского сердца донести!

«Забытых песен дивные начала…»

Забытых песен дивные начала Нет-нет да вспомнишь Средь земных забот. И вновь стоишь, Как будто у причала, И ждешь, Ушедший в детство пароход. Пусть он уплыл навеки, Безвозвратно, Над жизнью промелькнув, Как над рекой, — Ты все же веришь: Он придет обратно, Какой ни есть, А самый дорогой. И нет сомненья в том, Что мир чудесен, Ведь, к счастью, Он заполнен до конца Началами Давно забытых песен, Что ты слыхал От деда, от отца. И ты обязан вспомнить Ради сына Тех песен потаенные слова, Пока щедра, Пока добра Россия Пока, как прежде, памятью жива!

«Как давно не сидел я…»

Как давно не сидел я За чистым листом. Мимо жизни глядел, Все спешил, все летел И откладывал все на потом. Все потом да потом… Дни размеренно шли. А потом Гуси-лебеди вдруг улетели. А потом Улетели мои журавли, Поднимая в лесах Золотые метели. И уже не случайно Страница чиста. И в душе, Как в осеннем лесу, Пустота. Как давно я Любимой цветов не дарил! Все — потом, Утешая себя, говорил. По оврагам Черемуха сыпала цвет, Гас ночами Сирени сиреневый свет, Отцветал иван-чай, Горицвет угасал. Все — потом, Все — потом, Я себя утешал. А потом, Все цветы до весны отошли. Над поэзией цвета — Осенняя

проза. Уж на что — хризантемы! И те отцвели До мороза. Только грозди рябины Закатно горят. И уже не случайно Печален твой взгляд… О, любимая! Сила и слабость моя. О любви слишком мало Говаривал я. Почему? Не случайно, Ты знаешь о том: Я слова о любви Отложил на потом. Что — слова! Если сердце любовью горит, Если каждой кровинкой С тобой говорит, Если каждым привычным Движеньем в груди Сердце просит: — Поверь, все еще впереди. Белый снег впереди, Белый сад впереди, Белых лебедей стая Еще впереди. О, любимая! Полно грустить. Погоди. Все у нас впереди, Все у нас впереди.— Я не жил краснобаем. Тихоней не жил. Я о Родине Честные песни сложил. Я о птицах слагал, Я слагал о цветах. Имя только твое Я носил на устах. И бывало, бывало, Жалею о том, Что не мало Откладывал я на потом. Тридцать весен и зим — Серебром на висках. Первый снег за окном — На деревьях, на крышах. Мне не важно, Что будет потом. А пока Я люблю. Я люблю тебя, слышишь?

«В мире все живое устает…»

В мире все живое устает. Все предел имеет. Даже соловей, когда поет, Устает. И надолго немеет. А казалось, трудно ль соловью Звонко петь Про Родину свою, Прославляя голубой покой В заревом тумане Над рекой, Петь о чистоте родных небес, О звезде, Что падает на лес И под малахитовым листком До зари мигает светлячком. Но недолго соловей поет. Умолкает. Значит, устает. А потом пора Лететь туда, Где чужая плещется вода, Где шумят чужие дерева, Где чужие небо и трава. Там совсем безгласен соловей. А у нас Земля в снега одета. Много ли О Родине своей Можно знать по радужному лету? Он не знает, Как дымят дома, Как мороз раскалывает сосны, Как ломает полымем морозным Крылья птицам Русская зима. Знал бы он Тревоги зимних дней, То б и на чужбине Пел о ней, Не скупясь на песенное слово О России, нежной и суровой. Нет, кудесник милый, соловей, Я тебе завидовать не стану. Зная жизнь на Родине моей, Петь о ней До смерти не устану. Трудно жить, Душою не стареть, В трудный час С землею не расстаться. Если нет уменья честно петь, На усталость нечего ссылаться. Устаю и я, Когда пою. От молчанья Больше устаю.

«В удивленных зрачках свиристели…»

В удивленных зрачках свиристели Отразился рябиновый цвет. Может, завтра Потянут метели, Заметая наторенный след. Целиной Сквозь заснеженный вечер Я приду на свиданье с тобой. Будет долгою Зимняя встреча, Будет снег, как рассвет, голубой. Не замечу, Как ночь отступает, Как рассвет Наступает в лесу, Как, в холодной заре утопая, Свиристели рябину трясут. Лишь запомню Дыхание ночи Да сверчка монотонную нить. И твои удивленные очи Будут ночь, словно память, хранить. Голос памяти Будет со мною, Точно веха в дороге лесной, Тот же голос, Что ясен весною И что так же понятен Зимой. С ним легко мне идти Сквозь метели И, теряя наторенный след, Удивляться зрачкам свиристели, Отразившим рябиновый цвет.

СЕЛЬСКИЙ БЕТХОВЕН

У мельницы заброшенной, Познав земной предел, В галошах, Редко ношенных, Мой дедушка сидел. Глядел, как солнце парило, Как ястреба парят. Он знал, Что птицы парами Гнездовья мастерят, Что тростники качаются От щучьего пера, Что нынче Не кончается, Что было с ним вчера. Он чуял цвет орешника, Ольховую пыльцу. И блики солнца вешнего Скользили по лицу. Над столь знакомой греблею В сиянии лучей Шумели ивы древние Гнездовьями грачей. Заброшенная мельница. На водосбросе — мох. А мне никак не верится, Что дедушка Оглох, Что к мельнице заброшенной Тропинка чуть жива, Что в пыль седую Прошлое Истерли жернова. Глядят, Как небо осенью, Туманные глаза На солнечное озеро, На дальние леса. Блестят галоши новые На худеньких ногах, И дудочка вишневая Покоится в руках. Но вот запела дудочка — Неслыханный мотив! И приумолкла Уточка, И селезень Притих. Леса, казалось, частые Поближе подошли, Умолкли перед властною Мелодией земли. В ней слышалось Звучание Давно забытых слов, В ней слышалось Ворчание Потертых жерновов, Скрип колеса веселого И пение скворца, Крик журавлей над селами Без края и конца. Над молодостью Родины, Дожившей до тепла, Пером, С высот уроненным, Мелодия текла. Я потрясен был мужеством Глухого старика, Творца великой музыки, Спокойной, как река. — Мне жить осталось чуточку И время помирать. Держи, — сказал он — дудочку, Научишься играть… Он умер поздним вечером Спокойно и легко. Ушел на встречу с вечностью Далеко, далеко. Прошли года. Метелицы, Метели отмели. Заброшенную мельницу По бревнам разнесли. Под стаей пролетающей Болотная вода. На ивах умирающих Грачи не вьют гнезда. Но мне весною чудятся, Когда растет трава, Негромкие и чуткие, Далекие слова: — Ты не молчи, не надобно, Молчанье ни к чему. Пускай искрится радуга В отеческом дому. Ты на вишневой дудочке, Пожалуйста, сыграй Про селезня, Про уточку, Про тот грачиный грай, Про ту пыльцу ольховую, Про иву, что цвела, Про дедушку — Бетховена Из нашего села. В молчанье неуверенном Мне горько сознавать, Что дудочка Потеряна И некому сыграть.