Чувство времени
Шрифт:
Но тогда рекомендации аленедирской знати еще не были пустым звуком, и Луретта благосклонно приняла мужчину при дворе. Он представился ей с достоинством, и королева забыла о его присутствии, зная, что аристократы тянутся к ее двору, как летят осы на медовый пряник.
Она еще помнила те времена, когда в морской бухте правили законы Серетили, там стояло четыре гарнизона, охраняющих торговлю как зеницу ока. Кажется, минуло всего два дня с момента прибытия Салавия, и королеве доложили, что пересуды о потерянной с Широкой Бухтой связи не лишены правды. Ни один голубь так и не прилетел оттуда, и ни один караван вот уже месяцы не приходит. Нет вестей и с кораблей, и их
Так она узнала, что произошло невозможное: от портового города Таралеса не осталось и следа, что он пал под ударами пробудившихся Древних, а сама бухта захвачена. Королева собрала войско, чтобы силой забрать то, что принадлежало ее семье по праву. Всего три зимы минуло с тех пор, как скончался правитель дома Серетили, и Луретта приняла на себя бремя власти; она была полна ярости и решимости отомстить.
И вот тогда у Салавия случился первый припадок. Его глаза закатились, а факелы и масляные светильники плевались белыми искрами, когда он кричал о том, что видит смерть Инуара. Тогда провидцу поверили все, кто присутствовал в зале, так ясны были его слова и так ужасен смысл, но те, кто не видел этого, недоумевали, от чего Луретта остановила наступление. Среди преданных Инуару воинов звучал ропот и недоверие решению королевы. Потом, много позже, они называли ее выбор мудрым. Скоро стало ясно, что конница Инуара непременно полегла бы под стенами Морского Бастиона. И пусть магов было мало, Древние повиновались их приказам, и их мощь казалась бескрайней. Ни таранные машины, ни лучники, ни пешие войска ничем бы не смогли навредить Форту, когда над ним в небе реяли драконы.
Тогда юная Луретта приблизила к себе провидца, сделав его своим советником. Его слова имели вес дальновидности и ума, а сны порою говорили о будущем. Но также она знала, насколько Салавий свободолюбив. Он часто покидал правящий дом, оставляя лишь весточку о том, что ему нужно отбыть, и королеве пришлось мириться с этим, хотя ее придворные дамы укоризненно качали головами, а иные советники возмущенно поджимали губы и шептались за ее спиной.
«Не подобает сановнику творить то, что душе угодно», — говорили они, и королева понимала, что ими движет зависть. Иные не могли себе это позволить, а Салавий мог.
Поначалу и Луретта была недовольна таким отношением, она посылала шпионов, чтобы узнать, чем занят ее провидец, когда покидает Серетили, но гонцы приносили всегда одни и те же вести: то Салавия видели мчащимся во весь опор по равнине на его сером племенном жеребце, охотящимся на степного лиса; то крадущегося вдоль каменных насыпей предгорий Пределов, где он выслеживал благородного оленя с луком наготове. Луретта знала, что у Салавия есть небольшой дом над Чарующим обрывом, куда сложно подняться и пешему, и что он проводит там довольно много времени, уединяясь и ища пути среди круговерти картин доступного ему будущего. Так он сам сказал ей, и Луретте пришлось принять провидца таким, каков он есть.
Минуло десять лет, и королева привыкла к его присутствию, а его неожиданные исчезновения заставляли ее чувствовать себя покинутой. Она частенько оказывала Салавию знаки внимания, но он всегда оставался задумчивым, погруженным в себя человеком, будто не замечал ее недвусмысленного интереса. Луретта не могла обсуждать подобные вещи со своими придворными дамами, но знала, что, порою, чародеи бывают именно такими — отстраненными от мирских желаний и благ. Что же, тем хуже для Салавия, она могла бы возвысить
Думая об этом, Луретта коротко взглянула на советника, но тот снова хранил непроницаемое выражение лица, ни чем не выдавая раздражения, с которым еще совсем недавно говорил королеве о том, что она недостаточно настойчива в собственных требованиях.
Сопровождаемые плечистыми телохранителями, они прошли по широким галереям, наполненным тенями колеблемых ветром факелов, и челядь пугливо жалась к стенам, опуская глаза, стараясь не глядеть на посланника Форта. Большинство из них полагало, что если встретиться с магом взглядом, вмиг окаменеешь.
Подставив лица еще по-зимнему леденящей кожу ночи, они спустились во двор, где ярко пылали огромные чаши с промасленными дровами, прошли вдоль переходов и остановились у широких дубовых дверей, обитых фигурными коваными планками. Телохранители услужливо отворили воротину, и в лицо пахнуло мягким теплом, навозом и конским потом. В этот момент Луретта посмотрела на мага и с удивлением заметила, как дрогнуло его лицо, как хмурая тень поселилась в глазах.
Она приглашающе кивнула головой и шагнула внутрь, пошла между просторными, чистыми стойлами, шурша подолом по свежему, брошенному на пол сену. Сама залюбовалась красивыми, дремлющими в полумраке животными: черными, подобными зоркому глазу ворона, рыжими, будто наливное закатное солнце, желтыми, словно ранние весенние цветы и белоснежными, как шапки далеких горных хребтов. Инуар признавал только чистую масть, пегие животные отсеивались сразу.
А вот маг не был тронут красотой тонконогих кобыл и статных жеребцов, даже не глядя по сторонам, он уверенно шел вглубь, туда, где суетились молодые конюхи.
— Что там? — спросила королева, растерянно глядя на телохранителей.
— Ваша кобыла, королева, не может разродиться, — тут же ответил главный конюший, вынырнув из стойла, подходя и низко кланяясь. Казалось, он, как и весь замок, бодрствовал в эту ночь, ни тени сна не было на его лице. — Жеребенок перекосился, ноги встали поперек и не выходит его развернуть. Она не родит, ваше величество, к утру умрет сама и жеребенка погубит. Я жду вашего разрешения… — он запнулся.
— Убить мою кобылу? — ахнула Луретта. Она тут же взяла себя в руки, устыдившись мимолетной слабости. Тяжело вздохнула, не находя в себе силы отдать приказание убить любимицу и вырезать застрявшего, задыхающегося в чреве матери жеребенка, но тут вперед выступил маг.
— Я помогу кобыле, — сказал он холодно, — но жеребенка ты отдашь мне.
— Это же лошадь-сестра, обещанная жениху Каторины, — сдержано напомнил Салавий.
— Помолчи, — отрезала королева, поморщившись. Законы и традиции обязывали ее дать отказ. Первый жеребенок королевской кобылы полагался в приданное младшей сестре, тем более что свадьба давно уже была названа. Но обстоятельства складывались иначе. Потому, не колеблясь, Луретта ответила: — Я согласна. Но и у меня будет условие.
— Какое же? — усмехнулся маг, пристально глядя на королеву пустыми, прозрачными глазами. Луретта подумала, что впервые видит такого человека, словно бы без глаз, словно бы в глазницы ему вделали мутноватое, плохо прокаленное стекло.
— Я скажу тебе мое условие, если ты спасешь кобылу, — быстро ответила она.
— Я не люблю бессмысленных игр, королева, — медленно сказал маг, — но я уже знаю, что ты попросишь за жеребенка. Нет, Луретта, ты не вправе просить об этом, ведь мне проще уйти и оставить все как есть. Да, я могу спасти кобылу, жеребенка, и… ее…, но тогда и она и жеребенок будут принадлежать мне.