Чуж чуженин

Скворцова Ксения

Чернавка презрительно повела тонкой бровью:

Сказали про дружку — богат он,

Сказали про него – тороват он:

С гривны на гривну ступает,

Гривной ворота запирает!

Да что ж его за богатство?

Ошмётки одни да отопки.

Он с щепки на щепку ступает,

Колом ворота запирает.

Взрыв

хохота теперь сотряс не только участников перебранки, но и всех зрителей. Из-за спины девушки послышался дружный хор:

Чуешь ли, гость молодой,

Разумеешь ли, гость молодой?

Уж ты станешь нас дарить —

Станем мы тебя хвалить,

А не станешь дарить,

Станем мы тебя хулить.

Хорт лишь усмехнулся:

Вы, девицы,

Блинные пагубницы,

Сметанные лакомицы!

Ваше дело в клеть лезть,

Сметану снимать, лепёшки печь,

Под забор хоронить,

Ребят кормить!

На меня смотрите,

Всё примечайте,

Глазками моргайте.

Сказав последние слова, он вдруг так красноречиво подмигнул Векше, что тут уж ей самой пришлось покраснеть до ушей. Зазимец пошарил за пазухой и выудил увесистый кошель.

— Держите, славницы, на шильце, на мыльце, на алые румяна, на белые белила. — Воевода принялся осыпать девушек сребрениками, и лишь одна Векша осталась равнодушна к щедротам гостя.

Она продолжала буравить его строгими блестящими глазами, и трудно было сказать, где для неё кончалась игра и начиналась действительность. Хорт встретил её взор, и вдруг стал теряться. Кажется, он на миг позабыл, что вокруг гудела оживлённая толпа, забыл, что приехал за невестой для своего княжича, забыл, что их перепалка происходит не взаправду. Прикосновение спутника, забравшего опустевший мешок, вывело молодого воеводу из наваждения, в которое его затягивало, словно мушку в мёд. Стоило взгляду Хорта проясниться и оставить глаза Векши, девушка тоже вновь обрела утерянную было способность мыслить, и, будто стараясь оправдаться за едва не совершённую оплошность, челядинка с удвоенным жаром запела:

Нехорош, непригож молодец,

Нехорош, непригож Хорт Хотеславич.

У него на буйной голове

Кудри соломенны,

Борода лычинна,

Брови совиные,

Глаза ястребиные.

Уж вы дружки, дружки,

Поезжайте-ка во леса,

Нарубите-ка

вересу,

Вы нажгите-ка пеплу,

Наварите-ка щёлоку,

Вы помойте-ка голову,

Расчешите-ка волосы!

На последних словах Векша в сердцах притопнула ногой и вызывающе сложила руки на груди. Лёгкий румянец оставил скулы Хорта. Несколько мгновений он пронзительно смотрел на Векшу, и девушка впервые по-настоящему испугалась. Должно быть, её выходка зашла чересчур далеко. Но, после недолгой заминки, рассудив про себя что-то, воевода сузил глаза:

— Вот тебе от непригожа молодца. — Зазимец вдруг снял с пальца перстень и, схватив ладонь ошеломлённой чернавки, впечатал в неё кольцо. — Дороже него лишь мой меч, да тебе он без надобности, славница.

Раздались одобрительные возгласы и хохот зевак. Растерявшаяся Векша, обомлевши, взирала на зазимца, а её подруги, обрадованные возможности завершить мытарства гостей, грянули:

Ой, хорош да пригож

Хорт Хотеславич!

У него на буйной голове

Кудри серебряны.

Борода-та шёлкова,

Брови чёрна соболя,

Очи — ясна сокола.

Его речь лебединая,

А походка павиная!

Векша потупилась, совершенно сбитая с толку, да к тому же преданная так легко уступившими подругами. С поклонами и смехами они пропустили Хорта и его поезд к крыльцу, а служанка Мстиславы лишь возвела полный тревоги взгляд на свою госпожу. Перстень, накрепко зажатый в ладони девушки, жёг кожу.

Зазимские гости тем временем подошли к терему. Хорт снял шапку и в пояс поклонился Всеславу.

— Можешь ли гораздо, княже? — прозвенел сильный голос воеводы. — Не тати мы, не разбойники, не ночные подорожники. Пришли мы послы-посланники. Ехали по горам, по долам, по тёмным лесам. Как подъехали к твоему широкому подворью, ворота были заперты. У ворот стража стояла. Мы им открывать приказали, они нам на калиту указали. Мы золотую казну вынимали, им отдавали. Идём мы от нашего господина Ратмира, князя Любомира младшего сына. Идём за Ратмировым суженым, за Любомировича ряженым, за княжной молодой, за Мстиславой Всеславовной, идём со всем полком и со всем поездом.

Всеслав ответил на поклон.

— Здрав будь, Хорт Хотеславич. Есть у нас суженое, есть ряженое.

Князь дважды хлопнул в ладоши.

Тут же из конюшни появились двое стремянных с соловой кобылой в золотой узде. Они подвели лошадь к крыльцу и почтительно остановились перед зазимским посольством.

По лицу Хорта мелькнул призрак улыбки. Он повернулся к князю.

— Это не моего княжича. Это не суженое, это не ряженое.

Князь кивнул, и стремянные отошли. Он снова хлопнул в ладоши, и спустя несколько мгновений двое слуг вынесли из терема увесистый ларец. Они поставили его перед воеводой и отворили, но Хорт даже глаз не опустил, упрямо повторив: