Чужак в стране чужой (Чужак в чужой стране)
Шрифт:
— Бога ради!
— Да, именно так. Ты еси Бог, и я есмь Бог — и ты мне нужен. Я предлагаю тебе воду. Ты позволишь мне разделить с тобой воду и взрастить близость?
— Э-э… слушай, девочка, я не понимаю, чего ты там мне предлагаешь, и не хочу понимать.
— Ты грокаешь, Джубал. Разделить все, что у нас есть. Себя самих.
— Так я и думал. Слушай, радость моя, у тебя-то есть, чем делиться, а вот что касается меня… Короче говоря, ты опоздала на много, много лет. О чем я искренне сожалею. Я тебе благодарен. Глубочайшим образом. А теперь — уходи и дай
— Ты уснешь, когда ждание преполнится. Джубал… я могла поделиться с тобой своей силой, но я ясно грокаю, что ты в этом не нуждаешься.
(Черт бы ее побрал — Джубал действительно в этом не нуждался!)
— Нет, Дон. Спасибо, но — нет.
Дон встала на колени и наклонилась над ним:
— Тогда еще одно слово. Джилл сказала, что, если ты не согласишься, мне лучше всего заплакать. Ну так что же мне теперь — оросить слезами отчаяния твою бессердечную грудь? Поделиться с тобою водой на такой оригинальный манер?
— Я отхлещу эту мерзавку розгами!
— Отхлещешь, Джубал, отхлещешь. А пока что я начинаю плакать.
Через секунду на Джубалову грудь упала полновесная слеза… затем вторая… третья… и еще, и еще… Время от времени Дон тихо, почти беззвучно всхлипывала.
Джубал вздохнул, сказал нехорошее слово и смирился перед неизбежным.
36
Джубал проснулся свежим, бодрым и веселым, как никогда за долгие уже годы. Обычно промежуток между просыпанием и первой утренней чашкой кофе был для него сущей пыткой, он пробирался через эту вязкую, безнадежную трясину, неискренне убеждая себя, что завтра будет легче — может быть, будет хоть немного легче.
Сегодня Джубал встал, не залеживаясь в постели, и сразу же начал насвистывать. Он поймал себя на этом, стих, но вскоре засвистел снова.
Он с отвращением посмотрел на себя в зеркале, но тут же широко ухмыльнулся. «Старый ты кобель, за тобой же, того и гляди, труповозку пришлют». Заметив у себя на груди седой волосок, он безжалостно его выдернул, оставил без внимания целые заросли других таких же и продолжил свой туалет, дабы предстать перед миром в мал-мала приличном виде.
Выйдя в коридор, Джубал тут же наткнулся на Джилл. Случайность? Он уже не верил ни в какие такие случайности, в этом дому все было организовано с компьютерной точностью и доскональностью. Джилл упала ему в объятия:
— Джубал! Мы так тебя любим! Ты еси Бог!
Джубал не задумываясь ответил на ее поцелуй — поступить иначе было бы чистейшим ханжеством — и обнаружил, что Джилл целуется чуть иначе, чем Дон; отличие не поддавалось определению, однако ощущалось вполне отчетливо.
В конце концов Джубалу пришлось прервать это увлекательное занятие.
— Тоже мне, малолетняя Мессалина, — проворчал он, задыхаясь. — Ты зачем меня подставила?
— Джубал, милый… ты был просто чудо!
— М-м-м… а если бы я не смог?
— Как это «не смог»? — Джилл смотрела на него невинными, широко распахнутыми глазами. — У меня не было ни малейших сомнений, с того времени, как Майк и
— Но я же спал один! Всегда!
— Да, милый. Но я не это имела в виду. Мне всегда приходилось объяснять Майку непонятные для него вещи.
— Хм-м! — Джубал решил, что лучше уж не вдаваться в подробности. — И все равно, ты не должна была меня подставлять.
— Я грокаю, что сердцем ты так не считаешь. Мы хотели, чтобы ты был с нами, в Гнезде. Весь, без остатка. Ты нам нужен. Но ты очень робкий и застенчивый, причиной чему твоя доброта, поэтому мы сделали все возможное, чтобы приветствовать тебя, без риска причинить тебе боль. И мы не причинили тебе ни малейшей боли — ты и сам это грокаешь.
— Мы? Какие такие «мы»?
— Ты огрокал верно, что это было полное Причастие Воды всего Гнезда. Ради этого Майк пробудился… и он грокал с тобой и объединял нас всех.
Джубал мало что понял, но решил воздержаться от дальнейших расспросов и на эту тему.
— Так, значит, Майк наконец проснулся, — сказал он. — То-то у тебя глазки блестят.
— Не только потому. Мы всегда радуемся, когда Майк с нами, без него не так весело, но если разобраться, он же никогда нас не покидает. Джубал, я грокаю, ты не огрокал в полноте наш способ разделять воду. Но ждание преполнит. Майк, даже он сперва этого не огрокал — он считал, что это, как на Марсе, всего лишь способ оплодотворять яйца.
— Ну… собственно, это и есть основная цель. Дети. А потому для человека, отнюдь не желающего плодоносить, — к примеру, для меня, в моем-то возрасте — такое поведение является крайне глупым.
Джилл энергично мотнула головой:
— Нет, дети являются одним из результатов, но никак не основной причиной. Дети придают смысл будущему, и это — большое благо. Но за всю жизнь женщины ребенок зарождается в ней три-четыре раза — да пусть хоть десять — из тысяч случаев, когда она может поделиться собой, и это и есть первичная причина, почему мы можем делать это так часто, для продолжения рода хватило бы нескольких раз. Сопричастие и взращивание близости, вот это что, Джубал. Майк прогрокал это, исходя из того, что на Марсе две эти вещи — оплодотворение яиц и взращивание близости — совершенно раздельны… и он огрокал, что наш способ лучше. Как это прекрасно — отличаться от марсиан — быть человеком — быть женщиной.
Джубал пригляделся к ней повнимательнее.
— Девочка, да ты никак в положении?
— Да, Джубал. Я прогрокала, что ждание завершилось и теперь можно. Остальным братьям ждание ни к чему, а вот мы с Дон были постоянно заняты. Но когда мы прогрокали приближение этого перелома, я прогрокала, что после перелома наступит ждание, — и так оно и будет. Майк не воссоздаст Храм за неделю, а значит, у Верховной жрицы будет достаточно времени, чтобы неспешно создать ребенка. Ждание непременно преполняет.