Чужак
Шрифт:
Младший все же спросил:
— Тятя, а где Каплюша? — Даже привстал, оглядываясь, но тут же вновь прильнул к отцу: — Тятя, мне холодно. Спинка мерзнет.
Зимнее солнце светило, но не грело. В холодном сыром воздухе запах гари казался особенно резким. Дети плакали, мерзли, Акун истекал кровью. Надо было что-то делать.
Явь казалась страшным сном, когда Карина, бродя среди обгорелых, порубленных тел сельчан, пыталась хоть что-то отыскать, что могло помочь уцелевшим, или надеялась, что еще кто-нибудь очнется, окликнет ее. Но все было тихо, только каркало воронье, под ногами хрустели тлеющие головешки да хлюпала снежная слякоть вперемешку с пеплом. Разбойники не пощадили никого, пострадали и стар, и млад, и пригожие бабы из Мокошиной Пяди. Разбой обычно разжигает похоть, но бабы во время гона Коровьей Смерти бешеные, их убить легче, чем повалить. Вот и убили… Карина увидела Ясенку. Страшная рана тянулась у
Она постаралась взять себя в руки. Конечно, ей не под силу похоронить всех сородичей-селян. Однако не бросить же их так на растерзание зверью… И когда там, где некогда была кузня, Карина обнаружила среди пепла гнутый серп, она стала срезать им росшие вокруг селища кусты и, как сумела, накрыла тела погибших.
Она работала быстро, торопилась, вскоре даже жарко стало, хотя была только в рубахе, безрукавке вязаной и поневе [27] с вышитым подолом. А на руках нелепо, даже кощунственно сейчас смотрелись дорогие браслеты с каменьями и эмалевыми цветами, на шее ожерелье-монисто в несколько рядов — все, что осталось от некогда княжеской жизни. Да и была ли эта жизнь когда?.. Карина сейчас с радостью обменяла бы эти богатства на потертую овчину, чтобы укрыть детей, самой прикрыться от холода. Но ничего не находила. Люди-то повыскакивали на шум кто в чем, если кто-то и накинул полушубок, то разбойники стащили с тел все, оставив только окровавленные лохмотья. Вот и пришлось Карине с односельчан последнее стягивать, напяливать на детей заскорузлые от чужой крови рубахи, одну на другую. Ведь скоро завечереет, совсем холод проймет детей. Кое-чем укрыла, укутала лежавшего в беспамятстве Акуна. Что осталось, надела на себя, не думая, как ужасно выглядит — вся в золе, в жутких окровавленных лохмотьях, растрепанная, но с богатейшим княжьим монистом на шее. Карина сунула его за пазуху, шею до подбородка обмотала обрывками чьей-то пушистой шали. Ах и славилась же некогда Мокошина Пядь мастерицами вязать из шерсти местных коз такие вот роскошные мягкие изделия!.. Больше этого не будет. Нет больше Мокошиной Пяди…
27
Понева — славянская запашная юбка.
Она все же разревелась. Накрыла последние, уложенные рядами тела ветками. Все. Большего сейчас она для них не может сделать. А вот что сделает — так это двинется вслед опускающемуся солнышку. Путь она знает, будет идти, пока не доберется до ближайшего капища бога Рода. Жители Мокошиной Пяди волхвам этого капища всегда большие требы носили, и те не посмеют отказать ей в приюте. Хоть на время. Пока она не решит, как дальше жизнь устраивать.
Карина уложила недвижимое тело стрыя на срубленные серпом ветки молодых сосенок, соорудив что-то вроде охотничьих волокуш. Сделав из тряпья постромки, впряглась в них. Когда сдвинула с места волокуши, Акун все же застонал, молвил:
— Оставь меня, Карина. Белая [28] уже подле меня. Ты лучше о детях позаботься.
Она даже не повернулась, тащила по снегу волокуши, лишь поглядывая, чтоб Буська с Гудимом следом шли. На слабый зов стрыя не отвечала. Карина вообще была не больно болтлива, а сейчас в ее сердитой немоте Акун угадывал присущее ей упрямство. Карина всегда была девка с норовом, всегда по-своему поступала.
Снег был рыхлый, глубокий. Скоро она стала уставать, но запретила себе останавливаться, лишь порой оглядывалась на детей. Сколько так смогут идти малыши семи и четырех годков от роду? Ничего, если устанут, сообразят позвать или пристроиться подле отца на волокушах. И первым не выдержал старший, капризный Гудим Карина только стиснула зубы, когда постромки волокуш сильнее врезались в плечи. Буська, тот дольше ковылял, пока Карина сама, опасаясь, как бы малец не отстал, велела ему пристраиваться возле отца и брата.
28
Белая — злой дух, призрак, предвещающий скорую смерть.
Акун порой негромко постанывал. Ослепленный, он не видел солнца, но спрашивал у Гудима — высоко ли светило? Карина и сама понимала, что времени у нее в обрез, пока не настанут потемки. Чтобы отвлечься от мрачных мыслей, стала вспоминать минувшее. Припомнила, как некогда, еще девчонкой, бегала здесь с сыновьями Акуна, позже охотилась с ними. Братья, да и сам Акун говорили, что отличная из Карины получилась охотница: и след зверя отыскивала умело, и белку била в глаз. Никогда охота ее не была порожней, видать,
Однако выбора у нее все равно не было. За ней раненый, за ней малые дети. И она тащила и тащила волокушу, пока малыши, сидевшие позади, не стали покрикивать, словно приветствуя кого.
Она подняла голову. У бревен частокола, окружавшего святилище, стоял волхв в вывернутой овечьей накидке — длинноволосый, длиннобородый. Глядел на приближающихся, потом обернулся, сказал что-то, и еще трое волхвов вышли на размокший от снега проход в капище. Карина глядела на них, и даже слезы на глаза навернулись. Дошла-таки. Сейчас им помогут, накормят, обогреют, Акуну помощь окажут. Ведь всем известно, какие знатные лекари волхвы.
Она опешила, когда служители капища стали перед ней, загородив дорогу взятыми наперевес длинными посохами.
— Куда идешь? Прочь!
И, видя, что она оторопело молчит, один из них пояснил:
— Не ведаешь разве? Мор в округе. Верхогрызка [29] косит людей целыми селищами. Вот и не можем никого принять.
— Мор… — только и пробормотала Карина.
Да, конечно же, в доме старосты о том поговаривали. Однако мор где-то в стороне был, в терпейские леса не дошел. Мор — это единственное время, когда даже священный закон Рода о гостеприимстве теряет силу. Но ей-то теперь что делать?
29
Верхогрызка — болезнь со смертельным исходом; эпидемия.
Она смотрела на волхвов, измученная, усталая, в каких-то отрепьях. И не признать, что она на князей радимичей влияние имела. А ведь волхвам известно, кто она. И она так и сказала: мол, не признать меня не можете, а не окажете помощи, не прощу. Видела, как они переглядываются. «Тоже мне, волхвы всемогущие».
— Со мной двое малых детей и раненый староста из Мокошиной Пяди. Там набег был…
— Знаем.
— Знаете?
Они словно замялись.
— Мокошину Пядь бы не тронули, но там бабы сами виноваты. Дружинники Дира только поглядеть хотели. И ты виновата. Кара ты, Карина. Всем только беды приносишь. Ни Боригору от тебя не было радости, ни Родиму. Да и в свое селище ты несчастье принесла.
Когда такое говорят волхвы вещие — впору и умом тронуться. Но Карина уже не была наивной девочкой из терпейского племени. И вместо того чтобы заголосить, завыть и просить волхвов ее, такую поганую, прочь гнать, сама наступила. Что ж такое — они ее обвиняют, а след врагов радимичей, дружины Дировой, так и вьется вокруг их капища? И не волхвы ли, чтоб откупиться от киевлян-находников [30] , направили тех на богатое селище терпеев?
— Злая ты, — изрек, наконец, один из волхвов. — Кара.
30
Находники — люди, совершающие набеги; грабители.
— Карой я стану, если вы меня не послушаете да помощь не окажете. Уж я поведаю, как вы смогли Дира от себя отвадить.
Но сама уже понимала, что перегнула палку. Вот убьют ее сейчас поклонники Рода, а все решат, что и ее, красавицу Карину, погубили люди Дира в терпейском селении. И пока волхвы зло шипели, что, дескать, ничего-то ты, девка, не докажешь, она уже им сговор предложила. Скинула с запястий чеканные, в цветах эмалевых браслеты и, протянув их волхвам, предложила: она уйдет, но заплатит им за то, чтобы приютили детей и стрыя. Украшение-то у нее знатное, в далеком Царьграде деланное.