Чужаки
Шрифт:
— Владимир Александрович, с вами можно поговорить? — тихим голосом спросила она.
На мгновение я растерялся: с одной стороны, время отбоя, не хотелось осложнений с начальством и разговоров злых языков, которых в приемнике хватает, а с другой — оттолкни я ее сейчас, девчонка замкнется, а я чувствовал, что ей хочется выговориться, и, видимо, она мучительно шла к этому разговору. И я решился, понимая, как это ей сейчас нужно, — просто поговорить.
— Одевайся и иди в игровую, — сказал я.
В игровой она села напротив меня, небрежно поправила волосы и, тихонько вздохнув, с надеждой посмотрела мне в глаза.
— Я не знаю, что со мной происходит? — произнесла она с надрывом в голосе. — Что-то внутри зашевелилось и ноет... Вы все правильно про меня сказали, как будто подглядели за мной. Я вот
— Понимаешь, Марина, я встречал немало девчонок, и у многих похожие судьбы, — объяснил я.
— А я-то думала, что только мне не везет. Впрочем, я сама в этом виновата. Вы говорили со мной откровенно, я тоже хочу поговорить искренно: вы почему-то внушаете к себе доверие... Не знаю, как и чем это объяснить, — она тяжело вздохнула и, усевшись поудобнее, продолжила: — Я много раз задумывалась над тем, что со мной происходит за последние полтора года. Вначале была боль и тоска по маме. Я никак не могла поверить, что она погибла. С мамой мне было хорошо. Она любила меня, была доброй и ласковой. Она для меня была не только мамой, но и другом. Я делилась с ней самым сокровенным, и она понимала меня. И если я что-то творила, то она не ругалась, а как-то пыталась объяснить. Хуже пощечины было, когда она говорила мне: «Ты меня обидела своим обманом. А я тебе так верила».
Когда так говорила, я всегда плакала и просила у нее прощения, и мы мирились. Она обнимала меня и, поглаживая по голове, говорила: «Дочурка ты моя, подружка. Нельзя обманывать, а иначе я не буду тебе верить! А если нет веры — нет и любви!»
Когда мама была жива, то у нас в доме всегда было радостно и весело. Все мои немногочисленные желания исполнялись...
Марина задумалась. Лицо ее стало печальным от тяжелых воспоминаний.
— Для меня это был страшный день... Я так ждала маму! Когда мне сказали о ее смерти, я закричала: «Неправда! Вы врете! Мама жива, она придет!» Три дня я проплакала. У меня было такое чувство, словно из моей груди вырвали сердце. Все стало безразличным. В моей жизни стало как-то пусто. Остались только боль и тоска, которые выжигали все внутри. Я стала жить у сестры, которая была замужем. Вскоре у нас начались конфликты. Мне было трудно с ней, хотя она была мне родным человеком... Трудно жить, когда ты от кого-то зависима. Я зависела от настроения сестры. Она вечно попрекала меня куском хлеба и постоянно придиралась ко мне. Укоряла в неблагодарности. При маме было иначе.. С сестрой я не ужилась, и меня отправили в интернат. Там я жила сама по себе, что не нравилось воспитателям, и они обозлились на меня, считая меня негодяйкой и хамкой. И я стала сбегать из интерната. То уеду к тетке, то еще куда-нибудь, лишь бы подальше от криков и оскорблений, но меня возвращали, и вновь я только и слышала от них в свой адрес: «Дрянь!» Меня даже девчонки стали так называть, и тогда я стала драться. Директор меня предупредила: «Все, Листова, поедешь в спецучилище за свои драки, прогулы и двойки». Я скатывалась все ниже и ниже. Мне становилось все безразлично. Я все чаще убегала из интерната. Нашла себе новых подруг, и вот они предложили: «Поехали на базу. Там такие мальчики-спортсмены!..» И я поехала с ними.
В один из вечеров мы были на дискотеке. Ко мне подошел парень. Вы были правы, это был красивый парень. У него были короткие русые волосы, голубые глаза, ярко-красные губы, как будто на них раздавили ягоды рябины, чуть пробивающиеся усы и притягательная улыбка. Я его видела раньше и тайком наблюдала, как он весело играет в волейбол. Когда он купался, я любовалась его красивым телом. Ленуха тогда сказала, что от такого парня она хотела бы заиметь ребенка. И вот он подошел ко мне и пригласил танцевать. Меня сразу в жар бросило. Мы танцевали. Я чувствовала его сильное тело и нежность рук. Он так обаятельно улыбался мне и под конец танца, приподняв мою голову, поцеловал. Потом сказал слова, от которых я стала, как сумасшедшая: «Я хочу, чтобы ты была моей подружкой».
Так он появился в моей жизни, и я как будто ожила, ощутила радость. Я стала веселой, словно огонек вспыхнул во мне. Мне казалось, что я его знаю уже много лет, ждала его, и он был таким, каким мне его хотелось видеть. Мне тогда казалось, что я его часто видела в своих снах. С того вечера мы всегда были вместе.
Все это кончилось утром, после ночи, когда мы были вместе. После этого он сразу как-то охладел ко мне. Обходил меня стороной. Я, как дура, бегала за ним, но он избегал меня и вскоре уехал. Я старалась забыть его, но у меня ничего не получалось, и тогда я поехала в Челябинск, нашла его дом. Родители сказали, что он на секции, и я решила дождаться его. Думала — увижу, поговорим, и все будет хорошо. Ждала часа два. Совсем замерзла, только воспоминания и согревали меня. И вот он пришел. У меня перехватило дыхание, сердце забилось, как бешеное. Но он пришел не один, а с какой-то девчонкой. Прошел мимо меня, словно не заметил. Я окликнула его. Он подошел ко мне и вроде обрадовался: «Машка, привет! Ты чего здесь стоишь? Как дела?» Тогда я сказала ему, что люблю его, что не могу без него. Его ответ был хуже пощечины: «Ну ты вообще, подружка! Ты что думаешь, у меня чика замкнула, что я с тобой буду?..»
Его позвала девчонка. «Ты вот что, не бегай за мной и вообще забудь...» — бросил он мне на прощание. Я смотрела на него, красивого, с румянцем на щеках, и вдруг почувствовала к нему ненависть. Обида захлестнула меня, особенно когда он сказал, усмехнувшись при этом: «Да ты мне только на ночь нужна была, свежая и непорченная».
Тогда я ударила его, повернулась и ушла. Меня душили слезы. Я шла, как побитая, ничего не замечала вокруг. Не знаю, как я пришла на вокзал. Там меня задержала милиция и отправила в приемник. В «первичке» я хотела... Но передумала, решив что назло ему найду хорошего парня, а он пусть таскается с шалавами. Вскоре приехали из интерната и забрали меня, но там я долго не задержалась.
Моим самым лучшим увлечением стала улица. Я заметила, что нахожу утешение в водке. Мне было легко пьяной, и случилось то, что следовало ожидать: где пьянка, там и секс. Иногда, лежа с кем-то в постели, вспоминала его, и мне становилось противно, что я стала таскаться, как бикса. После этого все думала — пора кончать, но приходили подружки и опять за свое: «Пошли к парням, у них бухало есть». — «Не пойду, — отнекивалась я, — надоело! Все противно!» — «Машка, ты дура! Нашла из-за чего расстраиваться, сейчас все так живут. Чего особенного?» И я уходила с ними.
Но скоро мне все опротивело: пьянки, грязные мужики, вонь — и я поехала к тетке. Но вот опять попалась в приемник, потом в это страшное заведение. Там ко мне относились, как к больной, а здесь...
И вот вы в машине как будто встряхнули меня, разбередили душу. Мне уже было наплевать на все. Я думала, что все меня считают биксой и лярвой...
Она тяжело вздохнула и замолчала.
Что я мог ей сказать? Чем утешить? Да и нужно ли было ей мое утешение?! Ее уже и так тошнит от нравоучений, нотаций, у нее на них аллергия. И я понял, как только она почувствует назидательный тон, уйдет в себя и замкнется. Нельзя с ней было так говорить. В этот момент мне вспомнился Егор, парень, который сбежал из спецучилища, узнав, что его подруга, которой он так верил, стала ходить с другим, а в том, что он сидит в «спецухе», есть и ее вина. Он совершил побег. Бежал и думал, что, если увидит ее с кем-нибудь, изуродует! Скрываясь от милиции, на попутках добрался он до своего города и как-то вечером выследил их. Долго наблюдал за ними и вдруг в нем что-то перевернулось. Он подошел к ним и прямо спросил ее:
— Ты его любишь?
Подруга вскрикнула, увидев его, и, перепуганная, лишь кивнула головой. Он подошел к ее парню, взял его за грудки. Она закричала:
— Егор, не надо!
— Ты вот что, парень, — спокойно произнес он, — не обижай ее, короче, береги ее, она девчонка нормальная!..
В тот же вечер он сдался милиции. Когда мы встретились с ним в приемнике, он мне обо всем рассказал и добавил:
— Силой любить не заставишь.
Уже за одно это его можно уважать. Он сильный парень. Я рассказал о нем Марине. И в конце нашего разговора подбодрил ее: