Чужая боль
Шрифт:
— Мам, а почему бригадир тебя не замечал?
— Я бойкой была. Чересчур смелой, а он любил тихих, покладистых, надежных. Вот и получилось несовпадение. Оно всегда так, кто нравился мне, тому я не нужна, и наоборот. Не жизнь, а сплошная невезуха. Кругом одни проколы да обломы.
— А этот Саша и теперь со своею живет?
— Ты ж его отлично знаешь. Это мой бывший бригадир. Он и нынче заходит к нам иногда по старой памяти. То сена или дров подбросит, не забывает. Но не дальше дела. Своей бабе не изменяет. Может, имеет где-нибудь на стороне, но
— Мам! А тебе замуж предлагали?
— Случалось такое. Последний раз лет пять назад один придурок подвалил. Думал, что осчастливил меня. Руку предложил вместе с сердцем. А что в сердце? Единая стенокардия с ишемией. Еще немного, и инсульт свалит. В руках подагра! И сам старый черт. На него смотреть тошно, а уж жить с таким вовсе глупо. Он по дому ходил, держась за стенки. Ну я ему помогла дойти до калитки. Вывела чокнутого и предупредила, чтоб больше не появлялся в моем дворе ни по какой погоде. А другие, путевые мужики, сами оббегают меня. Они уже заняты. Обросли семьями, детьми. Оно и мне нынче никто не нужен. Чему удивляться, в деревне девок полно. Я против них дряхлая старуха и ни о чем не думаю и не мечтаю. Жизнь свернула на закат. С тем молча смириться нужно.
— Ты у меня совсем молодая! — не согласилась Наташка.
— А я думала, что ты никому не веришь. С отцом не состоялось, вот и отворотило от мужиков, — тихо продолжила Наташка.
— Этот придурок вообще никому не нужен. Лучше весь век одной куковать, чем такого хоть на ночь принять, — отмахнулась Юлька и взялась за домашние дела. К вечеру сходила в магазин. И пока Наташка мыла полы в доме, баба, набрав две полных сумки продуктов, возвращалась домой.
— Юля! Чего еле плетешься? Тебя во дворе гость ждет. Уже давно завалинку насиживает, а ты еле ноги передвигаешь, — встретились бабы.
— У меня гости? — изумилась Юлька.
— Пока что один, но мужчина.
— Я никого не жду и не приглашала…
— А ясный сокол ждет с нетерпеньем, — усмехались женщины.
Подходя к дому, Юлька и впрямь увидела во дворе мужика. Он уже стоял на крыльце, Наташка не осмелилась сама впустить его в дом, и Юлька поняла, что человек этот не свой, не из деревенских, какой-то приезжий, и ускорила шаг. Она никак не могла узнать непрошеного гостя. Кто же он? Лишь подойдя почти вплотную, узнала:
— Яшка! Ты ли это?
— Я, Юлька! У тебя хорошая память, — улыбался человек и подступил к бабе совсем близко.
— Зачем тебя черти принесли? Что надо? Что ты тут забыл?
— В гости приехал, — ответил смущенно, опустив глаза вниз.
— Кто звал сюда? Кому ты тут нужен?
— Не звали, это верно. Но у меня здесь дочь! Вот и приехал навестить. Имею право увидеть родное дитя. Ведь меня никто не лишал родительских прав, а значит, могу забрать ее, когда захочу! — осклабился в злой усмешке.
— Что? Взять у меня Наташку? Да я тебе жабры вырву одной рукой! Ишь размечтался, свиная отрыжка, конская кила! А по соплям получить хочешь? —
— Ну, чего хвост подняла? На моей стороне закон! Я — родной отец! Обращусь в милицию и дело в шляпе! Заберут у тебя Наташку, и никто согласия не спросит. Кто ты есть, все о том помнят! Ты ей никто. А потому, хвост не поднимай, не раздувай базар. Это дело пустое. Правда на моей стороне. Потешилась с Наташкой, как с куклой, и хватит!
— Слушай, ты, гнилой лишай! Где ты был все эти годы? Не помогал растить, не навещал, не звонил. А теперь свалился кучей говна на голову!
— Я в любой момент мог приехать за нею!
— Чего ж не забрал из роддома, почему малышкой не взял? Зачем она теперь нужна? Что задумал? Не с добра возник. Мне Наташку Ритка отдала. Перед самой смертью своей просила взять в дочки Натку и растить, как свою. А ты тут при чем?
— Мало что Ритка говорила! Я отец, сам растить буду, без чужих людей. Иль не помню, кем ты была. И кого из моей дочки вырастишь? Я ее в город увезу. В нормальные условия. Выучу, выведу в люди. А ты куда ее отведешь, в лопухи или на панель!
— Заглохни, недоносок!
— Зато не жил в притоне! Мне вслед никто не плюнет, как тебе, какую и нынче весь город помнит. Лучше скажи, сколько мужиков заразила, сколько урыть тебя хотели. Ты в деревне от разборки спряталась и нос боишься высунуть. Все неспроста, стоит появиться, в куски разнесут. Так ты моей дочкой прикрылась, профура! — отлетел на несколько шагов от увесистой пощечины, упал, ударившись спиной о забор.
— Еще одно слово, и самого разнесу в клочья! Ты лучше свое прошлое вспомни, сколько душ загубил, выколачивая детей из пуза Ритки! Как тебя земля носит, свинячий геморрой! Таким на свет нельзя появляться. Бабу ты загробил! Это мы все знаем и помним. Жить ей не давал, говно собачье! Она мне все про тебя рассказывала!
Вокруг них стали собираться любопытные, деревенские зеваки, старухи и старики Они слушали вспыхнувший скандал, хихикали, качали головами, узнав подробности.
Сколько бы они еще скандалили, если бы к дому не подъехал Иван Антонович. Он затормозил машину у самых ворот и, выскочив из кабины, крикнул зло:
— Кончайте базар! Устроили цирк на всю деревню! Или не можете в доме поговорить по-человечески? Совсем совесть потеряли, все исподнее наружу выволокли!
— Он за Наташкой возник! — взвыла баба.
— Она моя дочь! Имею право забрать ее в любой момент! — выпятил грудь колесом.
— Ишь, какой шустрый! А кто позволит тебе забрать девчонку? Мы тут не в глухом лесу живем, законы тоже знаем. Не духарись. Веди себя прилично, покуда в милицию не взяли. Там найдут управу на обоих!
— Иван Антонович, а меня за что? Я никого сюда не звала, сам приперся, да еще грозит, обзывает, ублюдок долбанный! Он за дочкой возник! А где раньше кантовался, когда она грудной была? Иль память отшибло у гада! Да кто ему ребенка теперь доверит? Он девчонку за бутылку продаст, ирод проклятый!