Чужая душа - потемки
Шрифт:
Приподнялась, припоминая скупые выражения, в которых Хендрик сообщал о разводе. Всё письмецо на одной страничке уместилось. Встретил другую, завязались отношения, она хорошая, а ты дрянь и не жена мне более.
Хмырь болотный, я тебе мозги вправлю! Загулял, кобель паршивый, от рук отбился. Ведь всегда до женщин падок был.
Я, конечно, тоже молодец: оставила без пригляда. Так ведь не думала, что он так... Ну. Погулял бы тайком и всё - нет же! Не иначе, лахудра та постаралась, нашептала обо мне невесть что.
Плотно сжала губы, утёрла слёзы и начала собираться. Сегодня же уезжаю. Пусть в глаза мне скажет, трус!
Когда прощался, целовал... Да, ругались, да, недоволен был - но всё пустые семейные ссоры. Мы ведь любили друг друга, не первый год вместе жили...
Не выдержав, вновь разрыдалась, перемежая всхлипы с проклятиями.
Мелькнула мысль, что письмо - это шутка. Хендрик не подлец, он не мог так со мной поступить. Просто хотел напугать, чтобы бросила Академию, примчалась к нему. Он же грозился принять меры... Конечно, всё так и есть: в остальных письмах ведь ни намёка на развод. Радовался, что на лето к нему приеду, говорил, что соскучился.
И я соскучилась.
Так, хватит распускать нюни, Агния. У тебя есть только бумажка - мало ли, в каком состоянии она писалась. Почерк-то Хендрика, но это ничего не значит. Если бы муж подал на развод, меня бы разыскал поверенный, вручил приглашение в суд. Надо у Лаэрта спросить, не было ли чего. Он лгать не станет.
Успокаиваясь подобными мыслями, но всё равно желая устроить грандиозный скандал любителю босых беременных на кухне, укладывала необходимый минимум вещей. Мне и одного узелка хватит, нечего всю свою жизнь с места на место перетаскивать. А так перекушу чего-нибудь - и вперёд, искать попутный купеческий караван. Если повезёт, то до исхода месяца дома буду.
Боевой настрой высушил слёзы.
Я деловито суетилась, укладывая вещи, потом досадливо помяла не вовремя занывшую грудь, и, оставив узелок на постели, спустилась вниз. Походя подняла подушку - нечего хорошей вещи на полу валяться.
Лаэрт божился, что никаких иных писем, посланий мне не приходило, никто не разыскивал, слухи не распускал. Попытался выпытать, что произошло, но я рассказывать не стала, туманно обмолвившись, что домой нужно немедля ехать.
Поесть удалось в преподавательской столовой. Туда меня милостиво пустили как участницу оморонских боевых действий.
Удивилась, застав там Ксержика, а потом вспомнила, что некромант намеревался пару дней погостить в Академии.
Ксержик носом чуял неладное. Или просто заметил опухшие веки и опущенные уголки губ. Встал, подошёл, поинтересовавшись, с чего вдруг стала рёвой-коровой. Отцовская забота проснулась? Сомневаюсь. Да и поздновато.
Отмахнулась, буркнув, что соринка в глаз попала.
Ксержик хмыкнул, не поверил и посоветовал больше гулять на свежем воздухе: 'Чтобы
– Ешь. Поможет придумать решение проблемы. Только не лги, будто её нет.
И всё, ушёл. Даже не расспросил толком.
– Кто это?
– глянул ему вслед Лаэрт.
– По виду - маг, но не из Академии.
– Он из Школы иных. Мой папаша.
Объяснять подробнее не было ни сил, ни желания.
Тем же вечером я покинула Вышград. Не одна: Лаэрт упёрся рогом и не пожелал меня отпускать в таком состоянии. Конечно, компания мужчины Хендрика не обрадует, поэтому взяла с эльфа слово, что он носу в нашем доме не покажет. И в деревне, где матушка живёт. А то знаю я тамошних сплетниц: все тяжкие в немыслимых позах припишут. Лаэрт согласился, добавив, что даже сойдёт раньше, чтобы не компрометировать. Золото, а не друг!
Подспудная мысль о том, что Ксержик перебросится парой слов перед отъездом не воплотилась в жизнь. Он спокойно пропадал у магистра Тревеуса - а я цокала каблуками по мостовым Вышграда, гадая, что творится с семейным очагом.
Поклонниц у Хендрика всегда было превеликое множество, не удивлюсь, если одна из них оказалась ушлой девицей, решившей занять пустующее место. Могла и письмецо написать от мужнего имени - сомневаюсь, чтобы Хендрик мне такое написал.
Ничего, познакомлю молодуху с острыми каблуками: как показывает практика, они страшное оружие. А Лаэрт огненными шарами волосёнки её спалит. Будет тролльей невестой.
Однако внутри скреблось беспокойство, нашёптывая, что нет дыма без огня. А вторившая ему память с готовностью извлекла из пыльных закутов любовь Хендрика к женским юбкам.
Не удержалась, сначала заглянула к матери: взглянуть на дочку. Сердце, конечно, не на месте, но если что случилось, то случилось.
Марица грелась на солнышке на заднем дворе. Егозе не сиделось на месте, и бабушке требовался глаз да глаз, чтобы уследить за малышкой. Но старшая Марица, моя матушка то есть, нашла способ решить проблему: дала поиграть блестящими амбарными ключами. Они большие, девочка не проглотит, зато вдоволь налюбуется, настучится.
Правда, я застала дочку уже на траве: уползла с одеяльца за яркой бабочкой. Подхватила её на руку, игнорируя недовольство, усадила обратно, внимательно осмотрела. Выросла-то как! И волосиков больше стала. Красотка растёт. Тоже русалка зелёноглазая.
Поцеловала Марицу, взяла на руки. Та отнеслась ко мне настороженно: отвыкла. Маленькие дети, как мне мать потом объяснили, быстро забывают. Зато грудь эта красавица сосала будьте нате: вечером я её покормила. Хотя, не знаю, кто из нас двоих больше удовольствия получил: намучилась я с грудным молоком в Омороне.