Чужая победа
Шрифт:
– Одиннадцатые сутки, – сказала капитан, продолжая массировать голову. – И времени вроде бы прошло – совсем ничего, а ощущение – будто вечность взаперти.
Да, так бывает. Особенно во время первого боевого похода. А именно таким был этот полет у Шеремет.
– А у тебя? – спросила она, расправляя волосы. На лбу капитана осталась белая полоса, точно неровный слой пудры.
Я покачал головой. Немного тревожило, что мы вдалеке от всех баз – и земных, и союзнических. Если с нами что-то случится, то сгинем, словно никогда не было. А сигнал бедствия доберется до наших границ через долгие
Но ничего непривычного. Ничего экстраординарного. Каждый боевой вылет в Дальний космос щекотал нервишки понемногу. В конце концов, световой год или сто световых лет – расстояния непреодолимые, если с твоим кораблем что-то не так.
Протянул капитану расческу, но она отмахнулась.
– Погоди, надо подержать несколько минут.
– Я сразу вытираю.
– Естественно, – Надежда удивленно поглядела на меня. – Сравнил – свои волосы с моими!
Действительно, мои волосы, постриженные коротким полубоксом, не нуждались ни во внимании, ни в ласке. И вообще, на мой взгляд, в боевом походе о состоянии волос следовало заботиться в последнюю очередь. Недельки две можно потерпеть, вши не заведутся. Если бы на «элке» каждый пользовался сухим шампунем несколько раз на неделе, то к концу полета воздух был бы безнадежно загрязнен аэрозолем и все фильтры подсистемы очистки пошли бы в расход.
Пропел мелодичный сигнал интеркома. За ним следом прозвучал скрипучий голос Якушкина.
– Расчетное время выхода на орбиту – пятнадцать минут. Мы у цели, капитан.
– Сейчас, иду! Спасибо, Сан Саныч! – ответила Надежда. – Ладно, давай расческу! – потребовала она у меня.
Капитан принялась расчесываться, оттягивая русые пряди, в ее глазах была такая сосредоточенность и серьезность, что я невольно заулыбался. А вообще картинка получилась прелестной, а еще – очень домашней и теплой.
– Чего сияешь? – она покосилась на меня. – Подай полотенце и можешь начинать уборку.
Вокруг нее начало образовываться пахнущее яблоком облако белых частичек, похожих на пылинки.
– Так точно! – бодро ответил я и включил пылесос.
Чтобы удалить остатки сухого шампуня, Надежда протерла голову, словно после обычного душа. И снова принялась расчесываться. Как ей только не надоедало!
– Я – в рубку, – сказал, сворачивая рукав вакуумного пылесоса.
– Стой! – приказ прозвучал так резко, что я едва не выронил пылесос. Перевернулся в воздухе, поглядел на командира, но она уже передумала. Махнула рукой с зажатой в ней расческой: – Нет, ступай в рубку.
– Хорошо, – не по-уставному ответил я.
Все остальные были на местах. Такуми Куроки спал, откинувшись на спинку кресла и открыв рот. Бэнксфорд слушал музыку в наушниках и ковырялся в моей «читалке»: листал каталоги книг. О’Браен поднял руку, и я, проплывая мимо, хлопнул его по раскрытой ладони.
Сан Саныч что-то буркнул под нос и снова уставился в монитор. Старик осунулся за одиннадцать дней полета. На его долю пришлось самое сложное; когда мы сутками вели наблюдения за незнакомыми солнечными системами, зависнув на таком расстоянии, чтобы все планеты
Тонкий серп четвертой планеты Регула А идеально вписывался в наш иллюминатор. Виднелось широкое тускло серебрящееся кольцо, которое опоясывало безымянный мир. Состояло оно не из ледяной пыли, как, например, кольца Сатурна, а из астероидов и мелких обломков. Некоторые астероиды были столь велики, что даже невооруженным глазом легко вычленялись из общего светящегося потока.
– Похоже, луна бабахнулась… Что скажете, Сан Саныч? – я развернулся вместе с креслом к штурману.
– Не сама же она по себе!.. – в своем обыденном раздражении проскрипел тот.
В рубку вплыла Шеремет. Зависла между моим креслом и креслом Сан Саныча, задумчиво поглядела в иллюминатор. Из-за темной сферы безымянной планеты показалось местное солнце: бело-синее, яростно сверкающее. Несмотря на огромное расстояние, которое отделяло нас от звезды, было видно, что Регул А приплюснут на полюсах и от этого имеет овальную форму. Вдоль экватора он светился ярче, поэтому казалось, что внутри этой лампы астрономического масштаба пылает нить накала.
– О’Браен, мы здесь одни? – спросила, не оборачиваясь, капитан.
– Излучение активных сканеров отсутствует, – ответил наблюдатель. – Я проверил частоты: либо «белый шум», либо радиопояса. Но в пространстве много мусора. Не исключаю, что среди обломков могут прятаться корабли, которые соблюдают радиомолчание.
– Хорошо, – в глазах капитана отражался свет Регула А. – Сан Саныч, Ильин! Выводите нас на орбиту. Высота – двести двадцать… – Она отплыла к своему пульту, сверилась с данными на мониторе. – Наклонение – пятьдесят один.
– Господа, пристегнитесь! – предупредил я, после чего запустил маршевые двигатели.
Регул А освещал дневную сторону безымянной планеты ярко, словно прожектор. В его свете были видны коричнево-черные скалистые массивы бывших континентов. Огромные впадины, которые когда-то давно заполняла соленая вода морей и океанов, ныне тонули в тени. То там, то здесь на глаза попадались огромные кратеры.
Честно говоря, не верилось, что на планете когда-то процветала жизнь… И не просто жизнь – человеческая цивилизация! Ныне этот мир ничем не отличался от мириад лишенных атмосферы кусков камня, каких полно в нашем секторе космоса, да и вообще – во Вселенной.
Что-то сверкнуло в области экватора. Словно включился, но тут же погас оптический маяк.
– Астероид гробанулся… – пояснил Сан Саныч. – Эти кольца из лунных обломков нестабильны.
Легко было себе представить, как ползет по медленно сужающейся спирали вещество, проваливаясь, в конце концов, в гравитационный колодец.
– А планета тяжелая, – подхватил О’Браен. – Сила тяжести – не меньше единицы. А, Стэн?
– Один-три – один-четыре… – ответил Бэнксфорд. – Приземляться не советую, иначе это будет наша последняя посадка.