Чужая птица
Шрифт:
— Помогите! Эрик разбился! Он не двигается и не отвечает, а вокруг столько крови! Мне кажется, он ударился головой о камень, когда мы случайно съехали с дороги. Побежали! — кричала девушка, захлебываясь в плаче.
Рубен всего-навсего хотел, чтобы Эрик получил урок и в дальнейшем поумерил спесь, но он вовсе не желал брату смерти.
Они побежали в ту сторону, куда показала Анжела. Рубен примчался первым, глаза застилал пот, или это были слезы? «Эрик! Братик, дорогой!» Молчание в ответ. Эрик лежал неподвижно, придавленный мотоциклом, его тело согнулось под неестественным углом. Кровь залила камень рядом с головой брата и окрасила рубашку на груди в ужасный алый цвет. «Эрик!» Рубен наклонился, чтобы оттащить мотоцикл, чьи-то руки подоспели на помощь. «Боже
— Ему надо в больницу, у него наверняка сотрясение мозга, — предложил кто-то.
— Ни за что! — отказался Эрик, попытавшийся было приподняться, но вынужденный снова лечь на землю. Он держался за голову, лицо — жутко бледное. Потом резко расстегнул рубашку, обнажив живот, на котором виднелась серьезная царапина, но не очень глубокая.
— Что с мотоциклом? — простонал он.
Да, именно такими были первые слова брата, когда тот пришел в сознание. «Что с мотоциклом?» Об Анжеле он спросить не удосужился. А девушка между тем сидела в канаве рядом и плакала, но Эрик ее не видел. С тем же успехом она могла быть мертвой или тяжело раненной.
В больницу никто так и не поехал. Эрик выпил на празднике три стопки самогонки и боялся лишиться прав. Так что Рубену пришлось сходить за мопедом с прицепом, отвезти брата к Якобсонам и устроить его на ночлег в бывшей комнате прислуги.
— Его нельзя оставлять одного, — предупредила Йерд. — И нельзя давать ему заснуть, это может быть опасно. Мне Свея объясняла, — быстро добавила она, чтобы добавить сказанному веса. Раз уж районная медсестра так сказала, значит, так оно и есть. Не обсуждается.
— Я останусь с ним, — убрав с лица прядку волос, предложила Анжела. — Она протиснулась в комнату мимо Рубена, даже не удостоив его взглядом. — Идите, а я присмотрю за ним. Эрику нужна тишина и покой. Я с ним посижу.
Рубен всегда покупал камбалу у одного и того же рыбака. Будет его вклад в обед у Берит. К сморчкам соседка пообещала приготовить омлет, может выйти довольно пресно, а вот от свежекопченой камбалы она точно не откажется. Охапку цветов еще, что ли, с собой прихватить? С годами он заметил, что женщинам такие штучки нравятся. Не обязательно раскошеливаться на букет из магазина, куда проще остановиться по дороге, нарвать ромашек, васильков, медовника, клевера и колокольчиков, а по краю добавить листьев папоротника, что растет за домом. Жаль, конечно, пятьдесят долгих лет ушло на то, чтобы хоть как-то начать понимать женщин, но лучше поздно, чем никогда. Женщины любят сюрпризы.
Когда они встретились вечером следующего дня на грузовом причале, в волосах у Анжелы был венок из подвядших полевых цветов. Она сидела и болтала ногами в воде, нетерпеливо, как кошка, которая бьет по полу хвостом. Конечно же, сделала вид, что его не замечает. Волосы растрепаны, вид усталый.
— Искупаемся? — предложил Рубен после затянувшейся паузы.
Он с облегчением скинул с себя одежду и прыгнул в холодную воду. Анжела завизжала, но прохлада, казалось, взбодрила ее. Пару раз окунувшись, они вылезли обратно, и Рубен потянулся за полотенцем, чтобы помочь ей вытереться. Девушка не сопротивлялась. Ее кожа посинела от холода и покрылась мурашками, соски просвечивали сквозь белую ткань купальника. Он стал вытирать ей
— Как Эрик себя чувствует? — поинтересовалась она.
— Хорошо, кажется. Взял лодку и уехал на материк. Значит, не сильно-то и покалечился. И мотоцикл на удивление в порядке.
Внезапно Анжела обхватила его руками, поставила подножку и повалила его на землю. Они, словно дети, катались по траве, и она попыталась накормить его листьями одуванчика, словно кролика.
— Я не какой-нибудь вегетарианец, мне мясо нужно, — прорычал он и укусил ее за руку. Анжела рассмеялась, как она одна умела, заливистым журчащим смехом. Она села верхом на него, а он стал покусывать ее руку от локтя к плечу, одновременно приподнимаясь.
— Неужели ты никогда не вырастешь, Рубен? — вдруг спросила она посерьезневшим тоном. Он лишь расхохотался и сделал вид, что собирается съесть и другую ее руку. Не сразу понял: игра закончилась, и теперь от него ждут чего-то другого.
— Ты задумываешься о будущем? Чего ты хочешь от жизни? — пояснила девушка.
— Чего хочу? — переспросил он. — Меня и так все устраивает. Я неплохой столяр, могу еще стены из камня класть. Вот они меня прокормят, — добавил он, показав ей сильные жилистые руки.
— Разве ты не хочешь пойти учиться, как твой брат, и стать кем-нибудь?
— Я уже стал кем надо. Я — Рубен. — Он прижался щекой к ее бархатной коже и вдохнул аромат: пахло солью и летним теплом. Он отыскал ее губы, и она — неожиданно для него — ответила на поцелуй.
— Ты меня любишь? — спросила Анжела, когда он открыл глаза. Ее лицо светилось в венце из волос — так, как он всегда мечтал, и потом этот образ всплывал в его памяти каждый раз, когда он думал о ней.
Рубен кивнул в ответ.
— Но откуда ты знаешь? Как понять, что действительно кого-то любишь? Ты ведь совсем меня не знаешь, меня настоящую. — Она уткнулась головой ему в шею. — Я и сама не уверена, что себя знаю. Понимаешь?
Глава 3
Вечером Рубен взял машину и поехал на кладбище, отвезти цветы на могилы. Обычно он ездил туда на велосипеде, но сегодня все тело ломило — может, к смене погоды?
На пригорке под стеной когда-то похоронили Якоба Никласа Доннера из семьи местных судовладельцев — хозяина усадьбы Клинтебю. Но его прах не нашел упокоения в церковной земле. Даже лошади останавливались как вкопанные, проходя мимо, так что могилу перенесли в живописный парк при усадьбе. В северной части кладбища — сырой и тенистой — хоронили люд другого рода, самоубийц да вероотступников. А солнечную сторону отвели для истинных лютеран и приверженцев Высокой церкви, мирно почивших на старости лет или унесенных недугом. Бабка и дед Рубена — баптисты — были похоронены в северной части. Рубен, по обыкновению, задержался, чтобы поболтать с дедом Руне. Бабка не отличалась разговорчивостью даже при жизни. Рубен не видел причин прекращать беседы с дедом, пусть даже Руне давно на том свете. Слушать-то он всегда умел.
— Бензин опять подорожал. Знай ты, почем его нынче продают, в могиле бы перевернулся от ужаса. Но делать нечего: заправляешься и едешь. Мне бы пару штанов новых прикупить, да денег нет. Вот и стоишь там практически с голой задницей и заправляешь машину, потому что без бензина никуда, — пожаловался Рубен, получив в ответ красноречивое молчание.
Поставив охапку васильков в высокую вазу, Рубен поковылял через дорогу в другую часть кладбища, расположившуюся под холмом Клинтеберьет. Это была солнечная сторона, но Рубена все равно почему-то знобило. Здесь покоилась его мать, Сив Нильсон, и малышка Эмили, умершая на следующий год после рождения Эрика. Рубен едва помнил ее: кричащий комок в корзинке, выстланной розовым облачком тонкой ткани. Пара крошечных ножек, которыми она дрыгала изо всех сил, и кружевная шапочка, закрывавшая почти все лицо.