Чужая судьба
Шрифт:
Впрочем, порой Виктория думала, что матушку она смогла бы простить, но тетю - никогда. И тому была причина.
Подлость. Низкий, грязный, отвратительный поступок, который Виктории пришлось совершить из страха перед тетушкой... Поступок, за который ей, Виктории, придется гореть в аду...
– Почему вы молчите, Виктория Юрьевна? Вы меня слышите?
– толдычил, как заведенный, тетушкин юрист.
Виктория вздохнула. Разговор нужно продолжать.
– Да, я слышу. Что там с тетушкой?
– Слава богу... Я уж подумал, что вам плохо... У вашей тетушки рак, она очень больна.
– Завтра?
– Да, непременно завтра!
– Черт!
– Виктория в сердцах ударила ладонью по рулю.
– Если бы я могла разорваться!
– Что, простите?
– Это я не вам... Говорите, баснословные деньги?
– Виктория вспомнила картины, антикварные вещицы дяди, завистливые взгляды дядиных друзей коллекционеров... Сомнений нет - на кону огромные деньги. Но что делать?! Она не может быть в двух местах одновременно! Если она не поедет в Дрезден, сюда прилетит Вильгельм, и она лишится половины имущества уже почти бывшего мужа. Конечно, после получения наследства эта половина особой роли не сыграет, но то реальные деньги, которые она действительно получит после развода, а наследство... Зная тетушку, рассчитывать, что наследство в любом случае достанется ей - глупо. Тетушка в любой момент может выкинуть фортель и завещать коллекцию кому-нибудь другому. Например, если ей не понравится, как Вика держит спину, управляется вилкой с ножом или еще что-нибудь.
– Лучше синица в руках, чем журавль в небе...
– Что вы сказали?
– Лучше синица в руках, чем журавль в небе, - повторила Виктория.
– Скажите тетушке, пусть меня не ждет. На коллекции посмотрю в музее!
– О! Ангелина Васильевна предупреждала, что ваша первая реакция может быть именно такой. Она настаивала, чтобы я не принимал во внимание три первых ваших ответа. Я буду вам звонить еще три раза через определенное время. Подумайте, не теряйте деньги! Да и тетушку порадуйте в последние дни...
Тетушкин юрист отключился. Виктория отбросила на пассажирское сиденье телефон и потянулась за сигаретами. Пачка оказалась пуста. Чертыхнувшись, Виктория вышла из машины. Благо она припарковалась возле какого-то магазинчика.
С каждым шагом уверенность Лизы в правильности сделанного выбора лишь укреплялась. Встречные мужчины одаривали ее заинтересованными взглядами, женщины рассматривали пристально, но исподтишка. На выходе из метро хмурый, еще не похмелившийся музыкант, завидев ее, улыбнулся и заиграл на скрипке нечто восхитительно романтичное. Лиза ловила каждый взгляд, каждую улыбку и еле сдерживала какую-то детскую необузданную радость, от которой хотелось бежать вприпрыжку, смеяться невпопад...
Настроение слегка омрачил чудаковатый пропойца, с которым Лиза встретилась у входа в магазин.
– Барышня, не оставь несчастного на погибель! Соверши милость великую!
– воскликнул он, а затем пропел хорошо поставленным басом: - Ты взойдёшь, моя заря! Взгляну в лицо твоё, последняя заря. Настало время моё! Господь, в нужде моей ты не оставь меня! Горька моя судьба!
Лиза в ужасе смотрела на покрытую испариной лысину пропойцы. Попыталась обойти его и юркнуть в магазин, но пропойца ловко передвигался на коленях и все время преграждал путь.
– Вот, возьмите деньги!
– Лиза порылась в сумке и сунула в шапку пропойцы сотню рублей, лишь бы отстал.
Однако пропойца, вместо благодарности, подскочил на ноги и с возмущением протянул Лизе ее сотню обратно.
– Уберите, барышня, - гордо сказал он.
– Константин Тривольский милостыни не просит! Вот благодарность принимает... это да... Хотите я вам еще спою?
– Не хочу, пропустите меня!
Пропойца ухватился за Лизину сумку и принялся заискивающе заглядывать Лизе в глаза.
– Ну пожалуйста! Чего изволите? Говорите! Константин Тривольский может спеть все!
– не унимался пропойца.
– Отпустите меня немедленно! Я полицию позову! Помогите!
Лиза закричала и что есть сил дернула сумку на себя. Замок раскрылся, и содержимое посыпалось на асфальт: кошелек, телефон, косметичка и несметное количество бумаг и бумажек различных размеров и цветов. Шаловливый утренний ветерок тут же подхватил разномастный бумажный ворох и покатил его по тротуару. Лиза ойкнула, наскоро подобрала с асфальта увесистые вещи, а затем бросилась вдогонку за бесценными клочками салфеток и оберток. На каждом из них записана супер важная информация - телефоны, адреса, заметки на память. Переписать их в ежедневник руки так и не дошли.
Пропойца кинулся помогать Лизе, но тут из магазина вышла дородная продавщица и с ходу лупанула его грязной тряпкой по сверкающей лысине.
– Опять к людям пристаешь! Опять покупателей пугаешь! Горе мое великое... Девушка, он вас сильно напугал?
Лиза с сожалением проводила взглядом исчезающие под колесами автомобилей бумажки, их уже не догнать, и повернулась к продавщице.
– Сильно!
– призналась Лиза.
– Чего он тут у вас орет с утра пораньше?
– Я не орал! Я пел!
– обиделся пропойца и тут же получил тряпкой по лицу.
– Пел он, - беззлобно фыркнула продавщица.
– Константин в опере пел, пока за пьянку не выгнали. Голос у него, это да, заслушаешься... но пьет ведь как зараза! С утра уже на новую бутылку канючит.
Пропойца сидел на корточках, глядя на женщин снизу вверх преданным доверчивым взглядом. Лизе стало жаль его.
– Я ему деньги давала, сотню, но он не взял.
– Еще бы!
– с нескрываемым одобрением заявила продавщица.
– Он просто так денег не берет. Гордый! Он сначала спеть должен, а потом только, как благодарность... Постоянные покупатели привыкли, даже просят исполнить что-нибудь, а незнающие пугаются.