Чужая — я
Шрифт:
Стефан с рыком снимает пистолет с предохранителя.
— Если ты настолько веришь, что я трус и не выстрелю, то зачем держишься за Тиффани, как за страховочный трос, грозя утащить ее с собой с крыши?
— И верно, — пожимает плечами мой мучитель и… отпускает меня.
Я бы никогда в это не поверила, ведь одно дело я — человек посторонний, и совсем другое — Стефан. Тот, кто ненавидит всей душой и даже больше…
Ноги
— Прощай, — слышу я ровный голос Стефана и щелчок спускового крючка…
Щелчок — и все. Мгновение на понимание, и я вскрикиваю от ужаса, потому что была осечка.
— Порох промок… — бормочу я обреченно. За то время, что пистолет лежал на крыше, а потом просто мок под дождем в руке Стефана, порох промок достаточно, чтобы не загореться. И мужчина, который совсем не выглядит болтуном, это знал. Он знал, что Стефан выстрелит. Это чудовище все просчитало!
— Не трус, но дурак. Что ж, я преподам тебе еще один урок послушания. Надеюсь, последний.
Мужчина хватает меня за волосы и рывком поднимает на ноги. Вскрикнув, я гляжу в безжалостные глаза, в которых нет ни проблеска колебаний, прежде чем он одним рывком притягивает меня к себе и отшвыривает на самый край. Истошный крик Стефана, который зовет меня по имени. Пальцы в последний момент цепляются за мокрый, скользкий выступ. И я срываюсь. Вниз.
Глава 17
Я просыпаюсь от толчка остановившейся машины со Стефаном на коленях. В смысле с медведем. Пока я гуляла с отцом по саду, Норт, как оказалось, перенес его в машину, очевидно подозревая, насколько хреново закончится этот вечер. Может, хотел таким образом поднять настроение, может, оставить мне напоминание о доме. Догадывался, наверное, что я туда больше не вернусь.
О том, что я вспомнила, мы не говорили.
Игнорируя стоны затекших мышц, я оглядываюсь по сторонам и понимаю, что Норт со свойственным ему упрямством привез меня к себе. Зря задремала. Надо было следить за каждым его действием. Фейрстах же все-таки.
— Разворачивайся. Я поеду домой.
Нынче мой дом у Джейдена. Который еще и друг. На пару с Надин. Ага. Жизнь на сто восемьдесят за сутки. Тиффани Райт в своем репертуаре.
— Нет, — отвечает Норт и красноречиво вытаскивает ключи из зажигания.
— Неужели нельзя было хоть сегодня засунуть твое упрямство в известное место и не заставлять меня ехать на такси? — спрашиваю обреченно.
— Сначала мне нужно тебе кое-что показать.
— Показывай. Для этого обязательно подниматься к тебе?
— Обязательно!
Уже знакомый мне консьерж встречает нас с Нортом удивленной,
Как я могла не догадаться, что мать продала меня за тридцать сребреников?
Поднявшись в логово Норта, я застываю столбом на пороге, обозначая свое нежелание проходить и даже задерживаться. До поры до времени меня так и оставляют, но, «настроив эфир», мой настойчивый сопровождающий зовет меня пройти. Правда, едва я приближаюсь, он закрывает крышку экрана, делает жест, не позволяющий начать возмущаться.
— Прежде я скажу тебе вот что: как будущий юрист ты много раз допускала непростительную ошибку. И сегодня она ударила по тебе рикошетом, — говорит он, после чего все же открывает крышку ноутбука, и мной завладевает злость.
Только на мгновение, потому что если первое, что мне бросилось в глаза: обнаженное тело (мое), то дальше включился мозг, и я разглядела остальное. Отметины на коже. Свежие синяки. Фотографии с проставленными в углу датами. Мозг флегматично отмечает, что за то время, что я была у Норта, мама била меня пять раз. К лету случаи участились.
Мне живо вспоминается момент, когда однажды ночью я проснулась и увидела, что Норт меня фотографирует. Я не поняла зачем, а он не растерялся и превратил все в пикантную фотосессию. Ее он, слава богу, хранит отдельно, иначе у меня от одних воспоминаний жар к щекам приливает.
Оказывается, запечатлел Норт вовсе не мою красоту. Он собирал улики. Возможно, доказательства своей невиновности.
— Я видел пару чеков, — говорит он негромко. — Билеты на автобус ты покупаешь безналично. Если закажешь выписку по карте, то, соотнеся даты, сможешь доказать, что фотографии свежих отметин совпадают с посещениями родительского дома. И это должна была сделать ты. А еще лучше обратиться в больницу, чтобы были врачебные свидетельства. Не спрашивать Хилари, психика которой исковеркана так же сильно, как твоя.
Да, с Хил я ошиблась. Поддержи она меня, и ничто бы не остановило мать от того, чтобы ударить младшую дочь, стоит отцу переступить порог дома.
Я поворачиваюсь к нему онемелая, оцепенелая. У меня закончились эмоции, закончилось удивление. Пару секунд Норт смотрит на меня, явно прикидывая, стоит ли вообще со мной сейчас разговаривать. И делает вывод, что это бесполезно.
— Так, ладно, — говорит он. — Сейчас ты ляжешь спать. Здесь.
Он явно рассчитывал, что я начну спорить, но день оказался ровно настолько изматывающим, что теперь я покорно разворачиваюсь и плюхаюсь на диван, притягивая к груди медведя.