Чужая земля
Шрифт:
– Бунт – оно, конечно, дело страшное, – ввернул распаренный от водки ломовой извозчик.
– Наша-то забота – крестьянам солидарность показать, – продолжал ткач. – Начнись заварушка – враз выставят у окраин заградительные отряды из чекистов, ни один крестьянин на базар не пробьется, а жулики станут просить за фунт муки по цене пуда!
– И не говори! – хмуро закивали остальные.
– То-то и оно, – резюмировал ткач.
Ломовой извозчик наполнил его стаканчик и спросил:
– Ну а как же удалось вам договориться?
Ткач самодовольно усмехнулся:
– Видел бы ты, какая силища на митинг собралась! Почитай, весь городской пролетариат вышел. Куда властям деваться? Власть-то у нас, сам знаешь, народная,
Ткач чокнулся с приятелями, выпил и закусил зубчиком маринованного чеснока. Ломовой извозчик тоже опрокинул чарку и, крякнув, спросил:
– А что там насчет студентов? Говорят, они великую бузу учинили?
Сидевшие за соседними столами обернулись на голос, и в трактире повисла напряженная тишина.
– Э-э… да как сказать… – потупился ткач.
– Подожди-ка, Клим, я расскажу, – от стола в центре зала поднялся молодой конопатый блондин в затрепанной бекеше. – Мне вся подноготная известна – у нас на электростанции секция их «Союза» имеется, – пояснил он собравшимся.
– Ну давай, Семка, ты… – буркнул ткач.
– Говори по порядку, а то, знаешь, тут толкуют разное, – крикнул из угла истопник женсовета.
– Ага, – кивнул Семка. – Дело было так: уже выступили на митинге все уполномоченные от предприятий и – выходит Луцкий. Ну, по крестьянскому вопросу сказал, зачитал постановление о повышении зарплаты… Все обрадовались – вроде бы и спорам конец, пора закругляться.
Вдруг вылазит на трибуну Венька Ковальчук, один из вожаков этого самого «Союза», и просит у народа слова. Антипов, предстачкома, соглашается – да и почему не дать выступить? «Союз» этот еще третьего дня солидарность всем бастующим объявил, поддержал, так сказать, пролетариат. Начал Венька митинговать, да еще как! Обманывает, говорит, вас губком; заставляет отказаться от борьбы. Чешет Венька, будто по писаному: частые беспорядки в деревне, нищета и бесправие рабочего класса есть кризис власти; большевики-де не в состоянии выполнить своих программных целей; они обюрократились, срослись с чиновным, контрреволюционным аппаратом. Вот вы, спрашивает он нас, верите Луцкому, а того не знаете, что еще седьмого числа в деревню был послан карательный отряд; не выступи пролетарии с протестом – дело могло бы обернуться кровью. Тут митинг замер, тихо стало, как на кладбище. А Венька все комиссарит: «Союз молодых марксистов» предлагает не поддаваться уговорам властей, продолжить солидарную с крестьянством забастовку до полного восстановления принципов демократии, завоеванных Октябрьской революцией, – вернуться к прямому правлению рабочих через Советы; ограничить бесправие ГПУ; установить истинную свободу личности, слова, партий; изгнать чиновников; усилить роль профсоюзов; отказаться от политики сговора с капиталистами и нэпманами. Для введения всего этого Венька посоветовал немедленно возродить рабочие дружины и Красную гвардию. Едва кончил он, поднялся шум неописуемый. Кто «верно» кричит, кто – «долой». Чуть до кулаков не дошло. Вдруг Луцкий рядом с Венькой появляется, обнимает его совсем по-дружески и просит народ утихомириться. Как увидели мы такой поворот – опешили и враз успокоились. А Луцкий-то и говорит: не будем, мол, товарищи, строго судить парня. Молод он, горяч. И предлагает всему митингу выразить Веньке благодарность за критику! Сам первый в ладоши захлопал. Мы, понятное дело, поддержали. Дождался Луцкий тишины и громко так, чтоб каждый услыхал, Веньке и говорит: советую вашему «Союзу» изложить свои претензии на бумаге и – милости прошу в губком! Жду вас в любое время. Потом еще Веньке пальцем погрозил по-отечески, засмеялся и добавил: критиковать, молодой человек, надобно
– А что за фрукт такой, этот «Союз»? – крикнул кто-то.
– Ну-у… организация, – пожал плечами Семка. – «Союз молодых марксистов» называется. Студенты там, рабочая молодежь, безработных очень много…
– «Контра», что ль? – предположил ломовой извозчик.
– Да в том-то и дело, что нет, – смутился Семка.
– Какая еще «контра»? – накинулся на извозчика ткач. – Говорят тебе: рабочие парни.
А Венька этот – Егора Ковальчука, с «Ленинца», сын; его все знают, кондовый пролетарий.
Публика зашумела.
– Сядь! – шикнул на Семку ткач. – Не хватало еще здесь диспут развести! Не их мещанского ума это дело.
– А ведь влетит «марксистам»-то за бузу! – подвигаясь ближе к ткачу, негромко сказал ломовой извозчик.
– У каждого своя «правда», – пробормотал ткач. – Посмотрим.
После переживаний последних дней Егор Васильевич Ковальчук долго не мог заснуть. Он ворочался, часто выходил курить и забылся лишь глубоко за полночь. Сон ему снился дурацкий и мучительно-нудный: будто ходил Егор Васильевич по квартире из угла в угол и искал запропастившиеся спички. «На кой они мне, проклятые, сдались!» – пробуждаясь, сквозь дремоту спрашивал себя Ковальчук и, не найдя вразумительного ответа, вновь засыпал.
Резкий безжалостный стук в дверь прервал «сонные поиски» старого рабочего. Внутри у Егора Васильевича все как-то сжалось. Он испуганно открыл глаза и прислушался. Тревожный стук не прекращался.
– Никак, к нам? – не поворачиваясь, хрипло спросила жена.
– К нам! – встрепенулся Ковальчук и отбросил одеяло.
«Может, телеграмма какая или на заводе неприятность приключилась… – шлепая босыми ногами по полу, думал Егор Васильевич. – Да, небось, не туда зашли, ошиблись!» – поворачивая ключ в замке, успокаивал он себя.
Ковальчук широко распахнул дверь и всем нутром выдохнул:
– Что?
– ГПУ! – ответили с темной лестничной клетки.
Егор Васильевич ошарашенно попятился. «Нет, надо разобраться!.. Свет зажечь, присесть…» – мелькнуло в его голове.
– Проходите! – почти прокричал он. – Сейчас я… лампу… Не видать тут…
Егор Васильевич бросился на кухню, чутко прислушиваясь к грохоту входящих сапог. «Человек пять явилось», – поджигая фитилек «керосинки», заключил он.
Ковальчук вернулся в переднюю и высоко поднял лампу над головой: «Верно, пятеро их…»
– Гражданин Ковальчук Вениамин Егорович здесь проживает? – сухо справился один из чекистов, очевидно старший.
Егор Васильевич перестал суетиться, расправил плечи и ответил:
– Верно, есть у нас такой. Он – мой родной сын. А в чем дело? Предъявите документы!
– Предъявим, отец, предъявим, – пробормотал старший. – Зови сына, у нас – приказ…
Фитилек был мал, крошечный синий огонек выхватывал из темноты выскобленный «по уставу» подбородок и зеленые от бессонницы щеки. Ковальчук почему-то обрадовался усталой неуверенности чекиста и немного ободрился:
– Проходите, товарищи, на кухню. Там и поговорим.
Он уже повел за собой непрошеных гостей, когда дверь Венькиной спальни открылась.
– Что стряслось, батяня? – твердым голосом спросил сын.
– Вы Ковальчук Вениамин? – обернулся старший. – Собирайтесь, – он кивнул одному из подчиненных: – Сходи с ним, пригляди. Да поживее там!
– Я уже одет, – сказал Венька.
– Раз так, пойдем в кухню… Лампу-то посильней вывернуть можно? – бросил чекист Егору Васильевичу. – В этом районе что, электричества нет?