Чужая Земля
Шрифт:
Батюшка хороший.
И Газин, в общем, хороший, уж точно не зверь какой.
Да мы тут все ничего. Только черт знает, чем нам заниматься на «Зэ-два» следующие полгода, если обстановка не прояснится. В основном мы демонстрируем на планете русский флаг, которого у нас нет…
Отец Варфоломей тоже не счел нужным выпендриваться. Он был в степном камуфляже и наградной фиолетовой скуфейке. Как всегда, ему в этом образе чертовски – прости, господи, – не хватало автомата, а с учетом богатырских размеров батюшки – пулемета. Штурмовик из отца Варфоломея так себе, слишком крупная и заметная мишень, а пулеметчик выйдет знатный.
Я всегда на работе.
Даже когда сплю.
Прямо как разведчик, ей-богу…
Тут меня деликатно потрогали за плечо.
– Ваш выход, сэр! – сказал доктор Шалыгин.
Главврач отряда чем-то неуловимо схож с отцом Варфоломеем: он тоже мужчина крупный и плечистый, да еще и агрессивно стриженный под ноль. Только батюшка всех подавляет, а доктор – воодушевляет. Наверное, разница в том, что у батюшки глаза добрые и пытливые, словно он тебя вот-вот на исповедь потащит, а у доктора – просто добрые. Поразительно уютный человечище.
Разумеется, Шалыгин был в полевой форме, а за ним стояли и ухмылялись наши гражданские летчики, Чернецкий и Акопов, оба в простых комбинезонах и пилотках.
– Сэр советник, кажется, забыл зонтик, – сказал Чернецкий.
– Злой ты, – сказал Акопов. – А человек буквально горит на работе.
– Ну такая хреновая работа. Как говорят французы, – чтобы быть красивым, нужно страдать!
Вот же язвы. Хорошо им, летные комбинезоны – с климатическими модулями. И доктору уютно в степном камуфляже с принудительным рассеиванием избыточного тепла. А я – красивый, да в костюме и при галстуке. Костюм светлый, но тем не менее это костюм.
С другой стороны, Газину, например, сейчас еще жарче, чем мне. А мой гражданский ранг государственного советника первого класса равен воинскому званию «полковник». Могу и помучиться немножко за компанию.
– Французская пословица – чтобы быть красивым, надо родиться красивым, – поправил я. – А чтобы выглядеть красиво, надо страдать!
И пошел вниз по аппарели, волоча за собой чемодан, заранее изнывая от жары, сухого ветра, песка на зубах, воинских ритуалов, бюрократических формальностей и безнадежности нашего дела.
– Вовсе я не говорил, что вы некрасивый! – крикнул Чернецкий мне в спину. – Даже и не думал!
Тоже славный парень и редкой деликатности человек.
Солнце жахнуло по темечку, я зажмурился, чтобы не ослепнуть, и полез в карман за темными очками. Не успев еще ступить на «сковородку», я уже мечтал о том, как спрячусь в домике дипмиссии. Тяжеловато здесь с отвычки, мы все же северный народ, хотя бы психологически. Говорят, человек приспосабливается к чему угодно за полтора месяца. Я тренированный и адаптируюсь за неделю, но это не значит, что неделя будет легкой.
Господи, ну и пекло. Сверху – местный желтый карлик, снизу – наше огнеупорное покрытие, между ними я на глазах превращаюсь в котлету.
Нет, я все-таки не настоящий полковник.
Я посмотрел вперед – и вдруг стало хорошо. И спокойно-спокойно.
– Можете считать меня таким сентиментальным идиотом, – прогудел, не оборачиваясь, Газин, – или таким больным на голову патриотом… Но до чего же здорово, товарищи, когда ты летел-летел на звездолете, вышел такой на далекой планете, и первое, что увидел, – изделие Курганского завода!
– С кондиционером! – ввернул Мальцев.
От базы к челноку катили бэтээры – родные, как не узнать, наши. Сколько я на них ездил, пока срочную служил.
Они шли, выстроившись уступом, приминая высокую степную траву, слегка пыля, и была в их ровном плавном движении какая-то поразительная уверенность, будто так и надо: двадцать световых лет до Земли, а мы тут на работе.
И вроде я совсем не вояка, а действительно – здорово.
Будем жить.
А еще, как верно заметил «энша», в изделиях Курганского завода стоят кондиционеры.
– За мной! – скомандовал Газин. – А то зажаримся. Построение – там!
Спаситель ты наш, отец родной, что бы мы без тебя делали.
До края «сковородки» была сотня шагов, и мы это расстояние преодолели очень быстро, даже с некоторой резвостью. Стоило всего-то сойти с черной плеши, и оказалось, что на далекой планете более-менее можно дышать. Под ногами похрустывала сухая бурая земля в паутине трещин, чуть впереди уже пробивалась трава, все выше и выше, постепенно становясь ковылем вполне земного вида. Он тут по всей степи растет кочками и достигает метра, а то и полтора. Ценный ковыль, идет на ткани, плетеные вещи и некое подобие бумаги. Ну и жутковатые местные лошадки им не брезгуют. Мы имеем право мять и топтать ковыль невозбранно только в направлении от города к космодрому.
Управление подравнялось, из челнока организованной толпой валил народ, пробегал по «сковородке» и вставал в две шеренги чуть позади нас. Я, сиротинушка, не пришей кобыле хвост, приткнулся к управлению с краю. Рядом почему-то стоял отец Варфоломей, и его даже еще не прогнали. Он в первые дни вахты тихий и никого не раздражает.
– А я что тут делаю? – удивился батюшка, обнаружив меня где-то под мышкой.
– В каком смысле? Если в метафизическом – это ваш крест, наверное, а сейчас впереди стоите – потому что вас неодолимо потянуло с борта на твердую землю.
– Соскучился, значит, – буркнул отец Варфоломей смущенно.
И встал в первую шеренгу сразу за мной.
– А земля тут добрая, – сказал он.
Я посмотрел чуть правее, охватил взглядом пейзаж – и поймал себя на том, что расплываюсь в улыбке.
Полгода нам тут фигней страдать – а я, кажется, счастлив.
Да, жарко. Да, пыльно. Что поделаешь, разгар лета, через пару месяцев полегчает. Зато вот она, база экспедиции. Два десятка легких домиков – и один из них мой на ближайшие полгода, – склады, казарма, санчасть, кухня, лабораторный корпус, пост дальней связи, энергоблок, аэродром с контрольной башней, рядом техника стоит, вижу любимый конвертоплан Чернецкого и монструозный подъемный кран Акопова… А дальше, ближе к горизонту, сверкает изгиб реки, вдоль него – едва различимая в знойном мареве линия орошаемых садов, и следом поднимается глинобитная стена города. Это столица династии Ун, самого мощного оседлого клана аборигенов.