Чужая жена – потемки
Шрифт:
– Господи, не кричи на меня, милый, – мать поморщилась, повела плечами, властно ткнула пальцем в отпотевший графинчик с водкой. – А ну-ка, плесни мадам Рыковой, сынок.
Олег послушно налил.
– Я поняла, отчего ты сразу, с порога, начал рассказывать мне о преступнике. Ловко увел разговор от Женечки, так? – Она удовлетворенно улыбнулась, заметив смущение сына. – Но от расспросов вам не отделаться. Я хочу знать все-все о своих любимых детях!
– Зачем? – Олег тоже потянулся к рюмке, нацепил на вилку горку маринованной капусты. – Все хорошо, ма!
– Точно? –
– Будет, будет!
В коридоре застучали каблучки летних туфель Женечки. Она ворвалась в кухню, такая яркая, такая милая, такая свежая, что у Олега все тело заныло. Господи, ну зачем он тут сидит? Надо хватать Женьку в охапку и тащить ее к пруду! Там никого нет, там тихо, там никто не помешает ему целоваться с ней и мечтать.
– Ма, мы пойдем с Женей рыбу ловить.
Олег полез из-за стола. Но был тут же остановлен властным стуком пальцев матери по столу.
– Сядь! – приказала мадам Рыкова. Посмотрела на Женечку любовно и чуть тише попросила: – И ты присаживайся, милая.
Они сели плечом к плечу, насторожились.
– Ариша, ты тоже, со мной рядышком присаживайся, – мать дождалась, пока Ариша займет соседний стул, и вздохнула: – Ну, вот и хорошо, дети мои. Вот мы все и вместе! И я перед тем как вы умчитесь в кусты целоваться… Как маленькие, честное слово, будто здесь места нет! Ладно, как хотите. А я хочу… Хочу выступить с просьбой.
Лицо матери вдруг напряглось, глаза сделались огромными, молящими, губы задрожали, поехали куда-то вбок. И неожиданно для всех она расплакалась.
– Мама, ты что? Ну все же хорошо!
Олег расстроился и полез к матери через стол, пытаясь вытереть ей лицо салфеткой. Та отпрянула и резко погрозила ему пальцем:
– Ты меня не утешай, умник! Ты лучше пообещай мне…
– Обещаю! – выпалил он необдуманно и на Женьку обернулся.
У той тоже глаза оказались на мокром месте, и носик покраснел.
– Ну а ты что ревешь? Кого тебе жалко стало? Женщины, ну я не знаю! – взвыл он, когда и Ариша захлюпала носом. – Вы все сговорились, да?! Я вам все на свете пообещаю, только прекратите реветь!!! – Олег плюхнулся на свое место и потянулся к графинчику с водкой. – Перестаньте – напьюсь, так и знайте!
Рев как возник, так же волнообразно и прекратился. Сначала успокоилась мадам Рыкова, следом за ней Женечка, а потом и Ариша унялась. Минуты три-четыре «девочки» сопели, сморкались, вытирали глаза. Потом они настороженно притихли.
– Так-то лучше! – похвалил их Олег и рюмку все же опрокинул. – Так что я должен обещать тебе, ма?
– Не ты, а вы, – мать глубоко вздохнула, вновь посмотрела на сына с мольбой. – Обещайте мне, что, пока я еще жива, вы никогда больше не расстанетесь!!!
– Обещаю! – первой выкрикнула Женечка, поймала его руку и прижала к своей щеке.
– Обещаю, – промямлил Олег.
Он так растрогался, что чуть сам не заревел. Не хватало еще ему носом захлюпать! Схватил вилку, погрузил
Наказание одно с этими женщинами, честное слово! Плохо им – они в слезы! Хорошо – снова в слезы! А ты сиди и принимай все должным, бесстрастным образом, будто ты деревянный, будто бесчувственный!
– И, пока я жива, обещайте подарить мне внуков, – и не вздумала уняться мадам Рыкова и в ответ на его возмущенный вопль – что это уже вторая просьба – опять хлопнула ладонью по столу. – Обещайте!!!
И снова Женечка первой выкрикнула, что обещает. И застрекотала, застрекотала что-то про числа какие-то и про то, что, возможно, обещание ее не задержится с исполнением. Дамы снова заахали, заохали, Ариша даже в ладоши принялась хлопать и ногами притопывать.
Он-то участия не принимал во всем этом щебете. Он снова выпил, начал закусывать всем подряд и сквозь легкий хмель, ударивший ему в голову, осознал только одно: что-то снова с ним случится, и скоро. Что-то такое, от чего у него дух захватывает и о чем он даже мечтать не смел. Да и не думал никогда. А оно будет, будет, кажется!
Господи! Олег ущипнул себя за ухо. Он что – правда скоро станет отцом?..
Глава 17
Влад Ковригин сидел в шезлонге, подставив лицо яркому полуденному солнцу, и с удивлением ловил себя на мысли, что у него, кажется, дежавю. Так же он сидел в этом самом шезлонге пару месяцев тому назад, нежился под лучами солнца, расслабленно шевелил босыми пальцами ног, сняв мокасины, и думать ни о чем не желал, кроме как о том, что ему сейчас очень хорошо и покойно.
А что было потом? А потом все это нарушилось.
Сквозь ленивую негу он вспомнил, как его потом стали назойливо окликать тесть с тещей, затем сквозь частокол живой изгороди к нему полезла Ленка, начала требовать что-то…
Господи, как в другой жизни, честное слово! Даже вспомнить страшно, что он так жил. Вроде и сыто, но несвободно. Вроде и счастливо, но безрадостно как-то, без огня. Ни ночи новой не ждал, ни утра. Ел, спал, ходил на службу, крутил бизнес, слушал, внимал, слушался, потакал, обнимал жену, ходил с ней куда-то… Бывали гости у них, и они бывали в гостях, но все как-то мимоходом, скорее по необходимости, нежели по потребности.
Сейчас он тоже общался с людьми. И в гости ходил, нечасто, правда, потому что было некогда. Ходил бы чаще, если бы мог. Больно уж люди теперь ему попадались хорошие!
К себе он гостей пока что не звал, Сонечка не велела. Необходимо выдержать траур, строго заявляла она. И не перед людьми – им никогда ничем не угодить, – а перед Богом. Владик не роптал и делал все, как она велит. Он не слушался – нет, он прислушивался к ней.
После трагической гибели Ленки Сонечка от него не отходила ни на шаг. Она прошла с ним все круги ада: от опознания тела в морге, откуда его выволокли буквально под руки, до всевозможных допросов, очных ставок, похорон, до оформления бумаг и разборок с этими…