Чужая жена. Двойная сделка
Шрифт:
– Помнишь, ты мне сказал, что я должна принять то, что было, просто принять. Но ты сам столько лет не можешь принять того, что случилось с тобой.
Альберт сделал несколько глотков прямо из бутылки, громко поставив ее на подоконник, девочка права, но он не мог физически сделать этого. Он жил своей ненавистью и планом мести, как Руслан жил боями, выплескивая в них свои эмоции.
Девушка снова целует, в том месте кожа начинает гореть, жечь до самого нутра, делая еще больнее. Вика прижимается плотнее, чувствуя, как Альберт напряжен, как
– Белка, не сейчас. Иди к себе.
Замирает, отворачивается, быстро вытирая слезы.
– Извини.
Вика быстро уходит, тихо прикрыв за собой дверь.
Пьет из бутылки, словно воду, глотая крепкий алкоголь, хочется напиться, не думать, не анализировать, не прокручивать в голове каждое сказанное Мироном слово, не видеть глаза Руслана. Да и Вику прогнал зря, пусть бы просто была рядом, но ему самому рядом с ней хочется быть другим.
А другим он никогда уже не будет, это его мир, пусть грязный, сотканный из пороков и слабостей, построенный на фарсе, но это только его мир, в котором нет места таким, как она. Нет места любви, семье, детям. Какие дети? Что вообще за бред? «Раздолье» — вот его дом, с ночным клубом, стриптизершами, нелегальными боями, казино, экстремальными и пикантными развлечениями для гостей, - и все это прикрыто банкетным залом и гостиницей.
К черту весь этот бред о любви, это не его мысли, это алкоголь. Снова пьет, бутылка уже пустая, с яростью отшвыривает ее в сторону, звон стекла. Идет за другой, под подошвой скрипят осколки, как его прошлое, царапая душу острыми краями воспоминаний.
Он прав, не время для нежностей. Точно не время. Вика просто хотела утешить, дать понять, что она сочувствует. Но с этими мужчинами очень трудно, они-то не дают ей прохода, зацеловывая, сводя с ума ласками, то закрываются, живя своей болью и воспоминаниями.
Альберт прав, ей тоже надо побыть одной. Выйдя из здания клуба, она кивнула охраннику, кутаясь в пальто, хотела пойти в свой номер, но свернула по дорожке к озеру. Ночная жизнь в «Раздолье» еще кипела, машины приезжали и уезжали, но было не так оживленно, как обычно.
– Ты знала, ты сама пришла ко мне в руки.
– Господи, Антон! Что ты тут делаешь?
Вика оцепенела, сердце ухнуло вниз, часто забилось. Было темно, но она отчетливо видела бешеные глаза своего мужа, а еще сверкнувшее лезвие ножа. Девушка не успевает убежать или крикнуть охрану, Антон прижимает ее к себе, в правый бок упирается нож, а рот зажимают ладонью.
– Как что? За тобой пришел. Ты ведь моя жена, все еще жена, и будешь ей до конца своей жизни, пока смерть не разлучит нас. Ты ведь моя любимая девочка, я ведь по тебе с ума всегда сходил, а сейчас схожу еще больше, зная, что ты с этими уродами, что раздвигаешь перед ними ноги каждую ночь, а они трахают тебя, не останавливаясь.
Было страшно очень, Вика боялась пошевелиться, слушая, что он говорит, понимая, что она никогда не будет свободной. Он все равно найдет ее и будет мучить как садист,
– Папа не захотел тебя забирать, сказал потом, но я не могу так долго ждать. Я так соскучился по своей девочке.
Хватка становится слабее, Антон облизывает щеку и висок. Это так мерзко, так отвратительно. Но самое отвратительно, что она целый год была слепа и жила с этим человеком, любила его.
– Антон, отпусти, ты все равно не выведешь меня, там кругом охрана, – Вика говорит с зажатым ртом.
– А сейчас будет сюрприз, всем будет не до тебя.
Антон тащит ее к высоким кустам, прячась за еще не успевшей опасть зеленью. Что он вообще несет? Какой сюрприз? Но вот у гостиницы слышны крики, чувствуется запах дыма.
– Сейчас тут все будет полыхать синим огнем, а мы поедем домой.
– Нет, Антон, нет, остановись.
– Ты, сука, заебала меня, ты моя жена и будешь со мной делать то, что я тебе говорю, а не строить из себя целку.
Крики стали слышны больше, кто-то кричал «пожар», «горим», Антон, прижимая к ребрам девушки нож, вел их к калитке, что была чуть дальше центрального входа. Вика, как могла, упиралась ногами, но чем больше она это делала, тем нож давил сильнее.
Лучше уж умереть здесь, чем идти с ним.
– Вика! Вика! Виктория! Где она? Я спрашиваю, где она?
Это кричал Альберт, снова дернулась, тут же взвыла от боли, хотела закричать, но Антон не дал, снова зажав рот.
– Вика! Черт, белка! Да отпустите вы меня, она там, я знаю!
Из последних сил девушка подалась не вперед, а назад, выкручиваясь в руках, нож прошелся по коже, пальто было распахнуто, лезвие обжигало кожу, резало тонкую ткань кофты.
– Альберт! – делает рывок, пинаясь ногами, кричит, но голоса совсем нет.
– Вот же, сука! – пытается ухватить ее за ворот.
– Вы кто такие? – охранник, появившийся из ниоткуда, смотрит подозрительно, постоянно оглядываясь по сторонам, в руках трещит рация.
– Сильное задымление в дальнем крыле гостиницы, машины уже едут.
– Он хотел меня похитить, задержите его.
Но Антон, как ни странно, соображает быстрее, убегает через кусты, Вика лишь садится на корточки, тяжело дышит, держась за правый бок. Это, наверно, не закончится никогда, он всю жизнь будет ее преследовать, если даже не побоялся проникнуть на охраняемую территорию. Антона ничто не остановит, только смерть его или ее.
– С вами все в порядке?
– Ты новенький?
– Нет, на больничном был месяц.
– Понятно.
Где-то вдали слышен звук сирены, Вика выходит к парковке, на которой охрана расталкивает машины, чтоб дать проезд пожарным. Идет к гостинице, народа не много, из окон валит дым, но огня не видно.
Альберта с голым торсом удерживают два охранника, он страшно материться и куда-то все рвется.
– Альберт, что случилось? – Вика кладет ладонь ему на спину.
– Ох, черт, белка, я чуть не сдох.