Чужая жизнь
Шрифт:
Он наблюдал, как она выбирается из машины, идет к подъезду, поскальзывается и удерживает равновесие.
Николай Алексеевич видел из машины окно освещенного желтым светом подъезда. Видел ее, поднимающуюся по лестнице. Картинка в волшебном фонаре.
Она поднялась на площадку.
На втором этаже осветилось окно.
Он всё чего-то ждал. Медлил уезжать.
Вдруг увидел в волшебном фонаре, как она спускается по маршу, придерживаясь за обшарпанные перила белой рукой.
Свет всё горел
Она вышла из подъезда. Прежние ее следы уже занесло.
Свет в окне погас, но кто-то там стоял за потемневшим окном и смотрел, как она выходит.
Снег поскрипывал.
– Садитесь, – позвал он ее.
Она обошла машину и села рядом с ним.
– Зачем вы не уехали?
– Ждал.
– Чего?
– Не знаю.
Она молчала и смотрела в залепленное снегом окно. «Дворники» замерли.
– Куда едем? – спросил он.
– А вам не надо домой?
– Нет. Я в отпуске.
– Вы мне скажите сразу, чего вы от меня ждете?
– Ничего.
– Денег у меня нет.
– Я понял.
– И… ничего вы от меня не дождетесь.
– Я понял.
– По виду вы человек солидный. Положительный, как сказали бы прежде.
– Я и есть положительный. В конце концов, выбор у вас небольшой. Тот, к кому вы так стремились, вас даже на порог не пустил. И вы остались одна в спящем поселке, без денег, без надежды.
Она вдруг рассмеялась.
– Так что? – спросил он. – Назад в Москву?
– Тот, к кому я так стремилась, уехал из дома. И мне по-прежнему нужно его увидеть.
– Куда он уехал?
Снег кончился к утру. Далеко от Москвы.
Спутница его спала, он пристал на обочине и тоже уснул. Очнулся в сумерках. Ее не было. Он потрогал пустое, холодное сиденье. Машины проносились, вздымая грязь. Он выбрался наружу и огляделся. Место было грустное. Серое небо, снежное поле. В деревне на той стороне уже зажглись огоньки. Там, у обочины, стоял старик и никак не мог решиться перейти. Машины проносились на огромной скорости, старик боялся. Почти уже решался, но, завидев горящие, летящие фары, отступал. Николай Алексеевич побрел по обочине. Ушел недалеко, чтобы не упустить из виду машину.
Он проверил карманы. Бумажник, деньги, карточки, всё было на месте.
Куда она могла уйти? Зачем? Может, остановила другую машину. Или вышла размять ноги, и кто-то притормозил, спросил, в чем проблема, и предложил подвезти, по пути оказалось. Хотя бы записку оставила. И он бросился к машине – вдруг не заметил записку.
И на полу посмотрел, не нашел. Почему-то остался уверен, что записка была, что видел спросонья белый листок, соскользнувший с приборной панели на пол. Он его затоптал, вынес наружу, и записка пропала в грязной снежной каше.
Старик всё стоял неподвижно на обочине.
Он не мог решиться завести мотор и уехать. Он чувствовал себя старым, старше старика на обочине. Грязным, грузным, некрасивым, брошенным и глупым до пустоты, до звона в голове. Ведущий юрист, уважаемый человек, отец семейства, где он? Лежит мертвый в московском переулке.
Николай Алексеевич чувствовал себя убийцей себя самого. Он был сейчас один в безвоздушном пространстве. Земля – дом, колыбель, – видна, но не доступна, он кружил вокруг нее на далекой орбите, кислород еще есть в легких, но скоро закончится.
Николай Алексеевич бросил тряпку в багажник. Фура проехала, он перешел на ту сторону, взял старика под костлявый локоть, переправил.
Старик побрел по обочине. Николай Алексеевич смотрел ему вслед. И сам пошел следом. Куда приведет его старик – неважно. Даже неинтересно. Свернул к автозаправке. Старик ушел дальше.
Николай Алексеевич сходил в туалет, ополоснул лицо, выпил жутко горячий, огнем дымящийся, обугленный кофе. Он был один в крохотной забегаловке. Смотрел, как заправляют грязный внедорожник. Водитель курил в сторонке, на краю асфальтового круга. Ничего интересного в таком бездумном смотрении, кроме того, что ты видишь, а тебя нет, тебя нет, а ты видишь.
Смял бумажный стаканчик.
Вернулся к машине.
Она сидела как ни в чем ни бывало. Пакет со свертками лежал на заднем сиденье. Она смотрелась в зеркальце, подводила губы. Он уселся, машина качнулась от его тяжести.
– Я поесть купила, – сказала она. – На той стороне магазинчик, очень симпатичный.
– У вас же денег нет.
– Оставалось немного. А вы куда ходили?
– В туалет.
Смеркалось. Ели они в полумраке. Она взяла хрустящую пачку и попросила зажечь свет. Прочитала всё, что на этой пачке написано: название, производитель, состав, срок годности. Вслух, ровным голосом. Прочитала и взглянула на него.
– Нормально, – сказал он, – не отравимся.
– Будете?
– Не сейчас.
Она бросила пачку в пакет.
– Вы, наверно, учительница, – сказал он.
Уже далеко отъехали от той обочины, еще дальше от земли-колыбели, в новый, неизведанный мир.
– Нет, – сказала она, – не угадали. Хотя в детстве думала. Видела себя в черном строгом платье у доски с указкой в руках… И тишина в классе.
Она смолкла.
– Я хотел быть шпионом. Серьезно. Жить в какой-нибудь загранице, пить виски в баре, ждать встречи с тайным агентом. Меня привлекала двойная жизнь. Жизнь мнимая и жизнь реальная. Мнимая – очевидна…