Чужестранка
Шрифт:
У подножия невысокого холма я нашла его, окруженного товарищами. Они накрыли мужчину своими пледами, чтобы ему было тепло, однако ткань, укрывающая ноги, была угрожающе влажной и темной. Широкая полоса вспаханной черной земли на склоне показывала, где спускался человек, а втоптанные в грязь сухие листья и растревоженная копытами почва у подножия – место, где кабан атаковал. Я опустилась на колени возле раненого, откинула пледы и приготовилась к осмотру.
Меня прервали: крики мужчин заставили меня повернуть голову, и я еще раз увидела, как из-за деревьев возник знакомый угрожающий силуэт животного.
На этот раз я успела
Мужчины, не меньше меня пораженные появлением зверя, начали хвататься за оружие. Быстрее всех среагировал высокий человек, что выхватил копье у оцепеневшего соседа и выступил вперед.
То был Дугал Маккензи. Он двигался почти расслабленно, копье нес низко и держал обеими руками, словно полную лопату грязи. Он шел на зверя, что-то тихо приговаривая на гэльском, как будто выманивал кабана из-под дерева, где тот остановился.
Первая атака оказалась внезапной, как взрыв. Кабан промчался мимо так быстро и так близко, что коричневый охотничий тартан Дугала шевельнулся от поднятого зверем ветра. Кабан мгновенно развернулся и снова бросился на врага – весь летящая напряженная мыщца. Дугал отскочил, как тореадор, и ударил кабана копьем. Назад, вперед, раз за разом. Это напоминало танец, соперники с силой упирались в землю, но двигались с такой скоростью, что казалось – они не ходят, а летают.
Бой шел всего минуту или около того, но минута эта была долгой! Кончилось все тем, что Дугал, увернувшись от острых клыков, мощным ударом вонзил копье между выпиравшими лопатками зверя. От жуткого визга у меня мурашки забегали по коже. Кабаньи глазки дико забегали, отыскивая того, кто ранил его; животное шло, пошатываясь из стороны в сторону, и острые копыта утопали в мягкой почве. Визг продолжался, перейдя в оглушительное крещендо, тяжелое тело накренилось, кинжал глубже вонзился в плоть. Кабан начал рыть копытами землю, разбрасывая комья грязи. Визг оборвался внезапно. На мгновение повисла тишина, потом зверь хрюкнул в последний раз и больше не двигался.
Дугал не стал ждать конца агонии; он обошел дергающуюся тушу и приблизился к раненому. Опустившись на колени, он подсунул руку под плечи жертвы, заменив мужчину, который поддерживал раненого до сих пор. Кровь кабана забрызгала Дугалу лицо, несколько капель, уже высыхающих, попало на волосы сбоку.
– Бодрее, Джорди, – с неожиданной мягкостью произнес он. – Держись, дружище. Я убил его. Все в порядке.
– Дугал? Это ты, друг?
Раненый повернул голову к Дугалу и постарался открыть глаза.
Я принялась нащупывать пульс и с возрастающим изумлением слушала, как Дугал, неистовый, беспощадный Дугал тихо и ласково говорит с пострадавшим, прижимая его к себе, как ребенка, и приглаживая спутанные волосы.
Я откинулась назад и опустилась на груду одежды, лежащую на земле. Глубокая рана длиной примерно восемь дюймов тянулась по внутренней стороне бедра, кровь из нее шла непрерывно, но не толчками – значит, бедренная артерия не повреждена, кровь можно остановить.
Ничего нельзя было поделать с другой раной – на животе; острые кабаньи клыки прошили кожу, мышцы и повредили брыжейку и кишечник. Крупных сосудов здесь не было видно, однако кишечник порван в нескольких местах, я хорошо видела это
Я встретилась глазами с Дугалом, который тоже смотрел на ужасную рану.
– Он будет жить? – едва слышно, одними губами, спросил Дугал через голову раненого.
Я отрицательно покачала головой. Дугал помедлил, потом потянулся вперед и развязал жгут на бедре. Он посмотрел на меня, видимо, ожидая возражений, но я только кивнула. Я могла остановить кровотечение и переправить раненого в замок на носилках. Это обрекло бы его на долгую агонию, инфекцию и гангрену, которая в конце концов непременно убила бы его, терзающегося от невыносимой боли. Дугал дарил ему легкую смерть – под небом, на ковре из листьев, окрашенных его кровью и кровью зверя, который поразил его. Я подползла на коленях по сырым листьям к умирающему и поддержала ему голову.
– Скоро станет легче, – сказала я, голос мой звучал ровно – к этому-то я давно приучила себя. – Боль сейчас утихнет.
– Да. Уже… легче. Я не чувствую рук… и ног тоже… Дугал… ты здесь? Ты здесь, друг?
Умирающий слепо хватал воздух коченеющими руками. Дугал твердо взял его руки в свои и зашептал что-то раненому на ухо.
Спина у Джорди выгнулась в спазме, каблуки глубоко зарылись в мокрую землю – тело протестовало против того, с чем уже смирился разум. Время от времени он резко вздыхал – потеря крови лишала его кислорода, он задыхался.
Лес затих. В тумане не пели птицы, и мужчины, ожидавшие конца под деревьями, тоже молчали – как эти деревья. Дугал и я склонились над телом, все еще бормоча слова утешения – горестное напутствие тому, кто уходил в небытие.
Дорога вверх к замку прошла в молчании. Я шла рядом с погибшим, которого уложили на носилки из сосновых веток. Следом за нами на таких же носилках несли тело его врага. Дугал шел впереди один.
Едва мы вошли через ворота на главный двор, я увидела толстую приземистую фигуру отца Бейна, опоздавшего к отпущению грехов своего прихожанина.
Я сразу поспешила к лестнице, которая вела к моему кабинету, но Дугал окликнул меня. Мимо нас в часовню пронесли укрытое пледом тело Джорди, и мы остались вдвоем в опустевшем коридоре. Дугал взял меня за запястье и внимательно посмотрел в глаза.
– Вам приходилось видеть умирающих мужчин и прежде, – сказал он ровным голосом. – Смертельно раненных.
Не вопрос, а почти обвинение.
– Многих, – ответила я так же просто. Высвободив руку, я покинула его, а сама направилась помогать живому пациенту.
Смерть Джорди, пусть и ужасная, прервала празднества лишь ненадолго. Поминальную службу провели в тот же день, а игры начались на следующее утро.
Игр я почти не видела, так как была слишком занята оперативным лечением их участников. Единственное, что могу с уверенностью сказать о шотландских играх, – они не для слабаков. Я бинтовала ноги тем, кто неудачно пытался станцевать между мечей, накладывала шину на сломанную ногу незадачливой жертвы неудачно брошенного молота, снабжала касторкой и сиропом из настурции детей, объевшихся сладостей. И к вечеру я просто лишилась сил.