Чужеземец
Шрифт:
– Та шмара соседская… тетя Гуля или Галя, как там ее… спасибо ей, конечно. Она денег отвалила на похороны выше крыши. Даже еще осталось.
– Почему… Ты жалок. Жалок. Лучше бы умер ты, а не она.
И вдруг Саша понял, что не сможет оставаться здесь больше ни минуты. Он был благодарен этому району, этому дому, квартире и своей комнате за проведенное здесь детство. Он любил свою мать, никогда не желал ей такой смерти, да и вообще никакой смерти не желал и по идее должен был остаться рядом, но что-то ему мешало. Может, общество отца. Может, изменившаяся до неузнаваемости квартира, угнетающая и словно заламывающая руки, не дающая развернуться.
Не сказав отцу больше ни слова, он вновь вернулся к матери. Присел рядом с кроватью, прикрыл глаза и произнес:
– Матушка… я… я просто не верю. Я до сих пор не верю в происходящее. Мне кажется, что такого просто не могло произойти, но в глубине души я понимаю, что самое страшное-то уже случилось, и ничего уже не вернуть. Но иная моя часть, что держится в сознании лишь на негативных эмоциях, отказывается принимать твою смерть. Может, мне все это лишь чудится? Может, я просто уснул на работе? Тогда почему все вокруг так реально? Матушка… ты всегда помогала мне добрым советом, воспитывала, кормила, учила, играла со мной. Я благодарю тебя за это. Но я не верю. Не верю…
На этот раз Саша не проронил ни единой слезинки. Он понимал, что смотрит на мать в последний раз и что вскоре ее тело погрузят в холодную землю, и это будет означать тотальный конец. Разумеется, конец уже для нее наступил, но для Саши все еще шла финишная прямая. И он не хотел, очень не хотел приходить на финиш раньше времени. Но так было надо. Находиться здесь не имело никакого смысла, да и не было желания. В такой обстановке хотелось пустить себе пулю в лоб, да только пистолет под рукой, как назло, отсутствовал.
Саша в последний раз поцеловал мать в лоб, вышел в коридор, накинул на плечи пальто и ушел, не попрощавшись с отцом. «Пусть гниет здесь в одиночестве, – решил он. – Большего этот ублюдок не заслуживает».
Перед тем как добраться до вокзала и поменять обратный билет на ближайший поезд до Курска, он сперва зашел к тете Гале, сердечно поблагодарил за устроение похорон и пожалел, что у него нет с собой денег. Сколько было – все отдал бы тете Гале за то, что она, по сути, платит за похороны чужого для нее человека. Затем Саша заскочил в ближайшее отделение полиции и написал заявление об убийстве. Его продержали там почти до полуночи, после чего обещали вскоре вызвать и отпустили восвояси.
Билет, что странно, поменяли без проблем и каких-либо доплат. Дорога назад оказалась гораздо более спокойной, чем поездка в Ростов: рядом не оказалось ни единого попутчика, вагон попался новый, с кондиционером, а вежливый проводник, видя замученный вид пассажира, даже бесплатно налил ему стакан чая. Без сахара, правда, но дареному коню в зубы не смотрят. Всю ночь Саша провел сидя у окна и глядя в черный мрак. Иногда попадались освещенные населенные пункты, и их свет буквально слепил, его казалось так много, что хотелось разом взорвать все фонари и вообще запретить солнцу появляться на небосводе. Но он терпел. Терпел и не мог заснуть, потому что его голову забивали мысли об ужасном поведении отца. То и дело появлялось желание вернуться и убить его, втоптать в кафель, сломать ему все кости и вспороть брюхо кухонным ножом, но эти мысли вовремя улетучивались и оставались где-то на перроне, пока поезд вместе с Сашей уже уезжал далеко
Курск оставался все таким же мрачным и дождливым. Вокзал пустовал, если не считать двух приютившихся на лавках бездомных, которых по каким-то странным причинам не прогоняли сотрудники полиции. Саша вдруг ощутил жуткую усталость и решил, что доедет домой на такси. Достав из кармана телефон, он присел на лавку неподалеку от спящих бомжей и с особым усилием заставил свои глаза сконцентрироваться на экране – тот то двоился, а то и вовсе троился. Но во время набора номера сознание покинуло Сашу – он выронил телефон из рук, запрокинул голову и мгновенно уснул. Вся навалившаяся на него за последнее время информация вмиг перестала быть важной, даже смерть матери.
Проснулся за полночь. Его никто не тронул, и даже телефон, упавший на пол, остался там лежать. Подняв его, Саша понял, почему никто не позарился на это чудо техники: корпус и экран пошли трещинами, а аккумулятор, видимо, при ударе отскочил и отлетел в неведомые вокзальные закрома. Вызвать такси теперь возможности не было, даже если бы у Саши были деньги на оплату. Нет, конечно, оплатить после приезда могла и Марина, но тревожить ее посреди ночи совсем не хотелось. А маршрутки в это время давно уже не ходили. Оставалось одно – дойти до дома пешком.
Улицы Курска в это время, как всегда, пустовали. Даже центр города, поддавшись неумолимой сонливости, погрузил себя и жителей в сладкий ночной сон. Лишь изредка проезжали дорогоуборочные машины, да проходили пьяной походкой возвращающиеся домой после шумных попоек студенты. Но оказался среди полуночных путников и тот, чей разум не был затуманен алкоголем или травкой: Александр Сомов возвращался домой с похорон собственной матери.
Саша потратил на путь домой почти два часа. Перед самым рассветом он достиг дверей подъезда и с пятой попытки попал магнитным ключом в домофон. Раздался приветливый писк, позволяющий войти внутрь.
Странно, но в подъезде чувствовалось все то же странное нечто, что и в старом доме в Ростове. И вновь некая неуловимая, но чертовски важная вещь то кружила на видном месте, то ускользала при попытке ее осознать. Саша даже остановился посреди лестничного пролета, собираясь с мыслями и пытаясь понять, что же это такое происходит. В конце концов, он скинул все на усталость и шоковое состояние, после чего поскорее засеменил к своей квартире.
Первое, что напрягло Сашу, – это глухие звуки музыки за дверью. Марина должна была утром ехать на работу, и в столь поздний час она бы ни за что не стала предаваться праздному веселью. Она была любительницей поспать и, что в наше время являлось значительной редкостью, являлась жаворонком – ложилась и вставала она всегда рано. А тут – на тебе: почти четыре утра, а девушка еще не спит. И эта вроде бы незначительная мелочь вдруг показалась настолько важной, что по спине пробежали мурашки.
Второе, что напрягло Сашу после того, как он отворил дверь, – это чужая обувь на пороге и незнакомая мужская куртка большого размера на вешалке. Музыка тем временем оказалась самым заурядным российским шансоном про отсидку в тюрьме, воров в законе и тяжкую жизнь беспризорников. Это было еще более странным, чем просто сам факт включенной музыки посреди ночи; кроме того, у Марины на подобное был неплохой вкус, она предпочитала классику зарубежного рока, кое-что из альтернативы и, возможно, совсем единично – рэп. Но никак не блатные песни.